Логотип рязанской газеты "Благовест"

Запредельная территория

Имя Севы Гаккеля хорошо знакомо петербуржцам среднего возраста: экс-музыкант «Аквариума» – культовой группы 80-х, организатор первого неформального клуба «TaMtAm», известный «тусовщик»… Прошли годы, и сегодня Всеволод Гаккель предстает совсем в другом образе. Писать о нем трудно и легко одновременно. Он прекрасный собеседник, но беседа с ним оставляет ощущение недосказанности. Его глубина устроения наполняет разговор смыслом, но мало совпадает с общепринятой точкой зрения. Мы говорим о формальном и истинном веры, «Серебре Господа моего», духовной системе координат и рязанских корнях.

Мама

– Всеволод, Вы часто говорите о том, что находитесь в самом начале пути. Но ведь церковь была в Вашей жизни даже в советское время, когда многие вообще не знали, что это такое?

Оба мои брата были крещены в младенчестве, до меня не доходили руки: послевоенное время, благополучная семья, много детей. После смерти отца у моей мамы Ксении Всеволодовны произошла переоценка всей жизни, и первое, что она сделала – крестила меня. И вся ее жизнь потом была сопряжена только с Церковью. У нее многое было связано с тем временем, когда она в юности жила в Рязани у тетки. Там был такой чудесный архиепископ Иувеналий, ныне канонизированный. Когда владыку арестовали, тетя посылала мою маму в НКВД с передачами. И у мамы хранились его зашифрованные письма, которые он писал ее тетке. Позже (уже в спокойные времена), когда к нам домой приходили какие-то старушки к маме в гости, разговоры были только о владыке Иувеналии. Потом у нее было общение с митрополитом Алексием, который впоследствии стал Патриархом. Мама каким-то образом общалась с ним в блокаду. Знаю, что он ее опекал, помогал хлебом. Потом у нее в жизни был период, связанный с митрополитом Никодимом (Ротовым). Наверно, есть такая категория женщин, которые вдруг обретают в священнослужителе нечто важное, мигрируют за ним.

– Мама оказывала на Вас религиозное влияние?

Она практически ослепла в середине 80-х годов из-за отслоения сетчатки. Мне приходилось ее сопровождать до Преображенского собора, перепоручать там кому-то из тетечек. Так я ходил, ходил, ходил… Чувствовал себя христианином, но церковной жизнью не жил. Правда,  меня никогда не кидало и ни в какие другие области. Но не воцерковлялся… почему-то не получалось. И только в последние пять лет всё изменилось, после того, как я случайно оказался в питерском храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Шпалерной улице и встретился с настоятелем о. Вячеславом Хариновым.

– Но ведь Ваше знакомство с о. Вячеславом, тогда еще музыкантом Вячеславом Хариновым, произошло намного раньше, во время записи альбома «Равноденствие»?

Знакомство – да. Но получилось так, что отношения возобновились лишь через 20 лет. Мы пересеклись на одной территории, потом прошли совершенно разные пути, встретились через 20 лет в храме, куда я случайно зашел. Для меня очень важен этот момент.

– Встреча со священником для Вас что-то прояснила?

Да, для меня очень важно личное общение. Видимо, я избалован этим. Я по жизни имел возможность общаться с известными людьми напрямую, со священниками в том числе.

Есть еще один батюшка, который мне очень дорог, ему 32 года, это протоиерей Виталий Магдеев, настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы на Ладожской. Он приходит ко мне в гости, и мы просто разговариваем. В свое время творчество «Аквариума» оказало на о. Виталия большое влияние, и он относился ко мне с безмерным почтением. Сейчас мы общаемся просто по-приятельски.

В алтаре

– Что для Вас вера?

То, что в тебе уже есть, что ты уже знаешь. И просто получаешь подтверждение знанию. Этот процесс твою веру укрепляет. Это очень не похоже на путь людей, которые еще ищут свою религию.

– В последние два года Вы участвуете в богослужении в качестве алтарника в Скорбященском храме…

Благословил меня на это  о.Вячеслав. Я очень долго к такому шагу готовился, но не мог себе представить, что смогу перешагнуть этот барьер.

Первые полтора-два месяца служения алтарником были для меня настолько трепетными, что менялась вся моя жизнь. Происходила переоценка того, что я делал раньше, с чем я так или иначе связывал свое будущее. Когда я усвоил свои обязанности, то стал получать удовольствие от того, что мне приходилось делать: разжигать кадило, подавать его дьякону.

В силу разных причин мне удобнее всего было алтарничать по будням, это дни, когда Литургию служит священник нашего храма о. Леонид Полетаев, который по сути оказался моим наставником. Он деликатно подсказывал мне простые вещи. Он благословил меня на чтение часов на церковно-славянском языке, который казался мне совершенно недоступным и необъятным. Это послушание по сей день является для меня одним из трепетных моментов церковной жизни. Я поднимаюсь на клирос, стою почти один в пустом храме и вхожу в ритм чтения. У моей учительницы по литературе была присказка «что заладил как пономарь», я тогда не понимал, о чем идет речь, а тут я уяснил для себя суть и смысл монотонности и речитативности. Я поражаюсь, сколь многому научился за эти два года. И жалею только о том, что пришел к этому слишком поздно. Оглядываясь назад, я думаю о том, чего я сам себя лишил, сколько осталось за кадром.

– Помните притчу о расслабленном, который ждал Христа у Овчей купели 38 лет?

Психологически мы все живем у Овчей купели. Проходит год, два, пять, Христос не приходит, но однажды наступает такой момент, когда понимаешь, что вечность начинается здесь и сейчас и ждать больше не нужно. И тогда за год происходит то, на что другие тратят целую жизнь.

Наверное, это так, но я завидую семинаристам и студентам Духовной Академии, которые несут послушание в нашем храме, тому, что они уже столько знают, уже могут идти по ТАКОМУ пути! А я только постигаю азы.

– Алтарь – это шаг на запредельную территорию?

Когда я в первый раз оказался в алтаре, то чувствовал себя поразительно греховным, не имеющим на это право. Думал – как так получилось, что я здесь? Они про меня ничего не знают, я же совершенно недостоин этого. Но сейчас я понимаю, что это было необходимо, стараюсь как-то выправить жизнь. Благословение на служение – это колоссальное доверие и ответственность. …Отверзаются врата, и наступает момент, когда приоткрывается то, что сокрыто. И?.. Ты ловишь себя на мысли, что это должно учить смирению.

Вне «Аквариума»

– Я хорошо помню свои ощущения, когда слушала «Серебро Господа моего» в 80-е годы. Это было пограничное состояние между желанием оказаться в храме и пониманием того, что это невозможно в силу разных причин. Слова работали каким-то особым образом?

Язык Гребенщикова мне никогда не был понятен до конца. Он действовал, как анестезия, я десять лет провел с ним тет-а-тет, был первой инстанцией, которой он пел каждую новую песню в течение всего этого времени. Я сразу проваливался, слушал, но не слышал. Не мог понять, понравилось мне или не понравилось. На пятый раз песня становилась привычнее, ты начинал в этой песне пытаться видеть свою линию. Какое-то созвучие, какое-то сочетание – на ощупь. Иногда чувствовал, что песня остается в стороне. В «Аквариуме» никогда не было аранжировок. Каждый из нас в каждой из песен искал самого себя. Ты становился частью песни, а образность – твоим языком. Это был код доступа. Ты попадал в эту среду, и ты на каком-то подсознательном уровне мог пользоваться этим языком. Я могу процитировать любую песню Гребенщикова, потому что они в подкорке. Но о чем эта песня, сказать не могу. Так же не могу понять, о чем песня «Серебро Господа моего», но она у меня вызывает правильные ощущения, ощущения сопричастности, соучастия. И это дает какую-то полноту.

– Ваша виолончель сливалась со звучанием голоса Гребенщикова…

Я в свое время обратил внимание на то, что звук моей виолончели очень хорошо сочетается с его голосом по фактуре. С академической точки зрения, мое звукоизвлечение было неправильным. Но по моему, мне удавалось необычным образом оттенять голос Гребенщикова и приводить свой звук к этому знаменателю. К сожалению, всё оборвалось, я это разрушил своим уходом.

– А почему Вы ушли?

Когда группа достигла пика ее признания, когда мы достигли стадии ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ, я потерял интерес. Почувствовал, что мой путь другой. Наверное, в этот момент я был на один шаг ближе к Церкви, но почему-то не в Церкви. Это было недопониманием, недоразумением, в том смысле, что мой разум не мог это вместить. Состояние, в котором я себя тогда ощущал, было очень уверенным, оно давало силы чувствовать себя человеком, прочно стоящим на ногах. Но оно было очень самонадеянным, я бы даже сказал, надменным. Этот период был колоссальным испытанием на прочность, и только значительно позже я узнал, что это называется гордыней.

– Как Вы думаете, почему поиски веры характерны для рок-музыкантов?

Люди наделили некоторых рок-музыкантов ореолом, которым не стоило их наделять. Ничего особенного нет в том, что кто-то стал чуть заметнее остальных, написал песни, которые стали важными для его поколения. Поиск Бога всегда был свойственен рок-н-ролльной среде. Отчасти это идет от желания музыкантов завоевать более серьезное, чем они заслуживают, отношение окружающих. Причем многие музыканты, приходя к вере, являются скорее протестантами, чем православными. Просто потому, что для молодого человека самому себе списывать грехи – обычное дело. А рок-н-ролльный образ жизни предполагает определенную греховность. Мне, к счастью, удалось пройти по этому пути с малыми потерями и многого избежать.

– В Вашей книге «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом» Вы почти не говорите о вере, хотя описываете почти всю свою жизнь.

Во время ее написания я еще не был воцерковлен, еще не пришел к тому, с чего мы начали сегодня разговор. Сейчас отправная точка – это наша вера, и вектор, который недавно приобретен, позволяет говорить о чем бы то ни было в определенной системе координат.

 Беседовала Светлана АКСЕНОВА,  Санкт-Петербург

Фото из архива Всеволода Гаккеля

 

В начало

Свет Вифлеема

Из Рождественского послания Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла

Обращение к Патриарху

В связи с ратификацией Правительством РФ Европейской Социальной Хартии.

Вновь Рождество

Архиепископ Рязанский и Касимовский Павел

Обручение с Церковью

Он был завсегдатаем нашей областной молодежки, а потом  завсегдатаем Иоанно-Богословского монастыря.

Грех библейского Хама

Нынешний век – это век информационного общества, а значит, манипуляция общественным сознанием

Казаки– опора Церкви

Сегодня настало время, когда Церковь и казачье сообщество должны тесно взаимодействовать во благо народа нашего

Не плюй через плечо

На вопросы  читателей  отвечает клирик Борисоглебского собора г.Рязани иерей Георгий Чернышов

Новая жизнь в Солотче

Молодежная страница.

Чего мы достойны

Кризис личности. И причину всех болезней следует искать именно в нем.

Запредельная территория

Имя Севы Гаккеля хорошо знакомо петербуржцам среднего возраста: экс-музыкант «Аквариума»

Кто, если не я

Лидер этого волонтерского движения «Поможем вместе» Инна Сучкова

ОБКУРЕННЫЙ ПЕТУХ

Взгляд из песочницы.

Рай из «ящика»

Порой телевизионщики говорят о духовности так, что поневоле думаешь – лучше бы они совсем этого не делали.

СИМВОЛ СМИРЕНИЯ

«Для меня Рождество Христово в первую очередь – рождение Спасителя.»

Всеволод Гаккель