Выпрыгнувший из черной дыры

Второй раз в дни школьных каникул встречаюсь с упругим, как мячик, живым, как ртуть, крепким, как гриб-боровик в чаще, молодым человеком. Хотя нет, не так – ему ведь немного за сорок, и он скорее мужчина в расцвете творческих, физических и духовных сил. Александр Гезалов здесь, в православном пансионате «Державный», что в селе Кузьминки рядом с селом Константиново, родиной Сергея Есенина, – руководитель авторской программы «Желтая Подводная Лодка», предлагающей ребятам в увлекательной форме получать различные знания и навыки, необходимые для плавания в житейском море. В лагере принимают участие ребята из детского дома деревни Софьино. Для «домашних» – это опыт сотрудничества и взаимодействия с ребятами, у которых трудная судьба, для сирот – возможность взаимодействия с «домашними» и необходимый адаптационный опыт.

Это – о нем. А вот что он, воспитанник нескольких детских домов, говорит сам о себе, о своем уникальном жизненном опыте и о своих проектах, многие из которых он уже воплотил в жизнь. И получил за них как церковные, так и государственные награды.

Я выпускник Суздальского детского дома, а родился я в Рязанской области, в поселке Тума. Рос я в разных городах – Суздали, Владимире, Гусе-Хрустальном, Петрозаводске, поэтому так получилось, что моя родина – это вся Россия. А в Рязанской области я совместно с Алексеем Газаряном и другими единомышленниками занимаюсь проектом помощи детям из детских домов.

У детдомовских ребят часто возникают проблемы в общении, они не всегда правильно воспринимают вопрос и могут на него ответить. Наш проект – это программа погружения в какие-то предлагаемые обстоятельства, по Станиславскому. Мы предлагаем детям поместиться в определенные обстоятельства, называемые жизнью. Этот момент личностной встречи детей с некими людьми, которые им отдают свое время, здоровье, силы, знания, для детей очень важен и полезен. Здесь мы всё проживаем совместно, рука в руку, глаза в глаза. Детям, особенно детдомовским, необходимы встречи с интересными, содержательными людьми, это может повлиять на их дальнейшую жизнь. Они здесь набираются новых знаний, получают навык плотного общения. Вообще люди, как правило, избегают плотного общения, потому что в таком общении надо отдавать себя другому человеку, а отдавать хотят немногие. В детском доме очень плотное, концентрированное общение, но оно только на уровне борьбы за ресурсы.

Как Вам самому удалось выстоять в этой борьбе? Два Ваших брата тоже были в детском доме, из них один, став наркоманом, уже умер, другой сел в тюрьму. И это никого не удивляет, говорят, что у детдомовцев такая судьба. Как Вам удалось выпрыгнуть из этого поезда, несущегося в черную дыру?

Мне трудно дать ответ на этот вопрос. У меня не было каких-то выдающихся способностей или карьерных устремлений. Я просто подумал: ну что же я буду погибать-то? Когда я вышел из детдома, у меня в аттестате были в основном тройки. На самом деле, фактически, это были двойки, потому что на уроках я практически не бывал, а когда и бывал, то сидел на задней парте. И сейчас спросите у любого детдомовского ребенка, где он сидит на уроках, он вам ответит – на задней парте, или вообще не сидит. Школа машет рукой на этих детей, она за них никакой ответственности не несет. Ведь в уставе школы не прописано, что школа обязана дать детдомовцам хорошие знания. Если ребенок сам что-то возьмет – хорошо, а нет – это его проблемы.

После школы я, как и большинство детдомовцев, окончил ПТУ, но у меня всегда было какое-то стремление к самосовершенствованию. Возможно, это было благодаря спорту, которым я активно занимался за пределами детского дома. В детском доме у нас физкультуры не было, потому что не было спортинвентаря. Временами приходили спонсоры, что-то дарили, но смысла в этом я не видел. Мне были нужны знания, навыки, так сказать, ключики к замочкам жизни, а вместо этого мне говорили – вот, на тебе подарок ни за что, еще один замочек. Но я решил, что надо продолжать образование, после ПТУ окончил еще одно ПТУ, потом колледж культуры, отслужил в армии – три года на атомной подводной лодке, в торпедном отсеке.

Когда я вернулся из армии, то узнал, что многие мои детдомовские товарищи сгинули – кто-то погиб, кто-то попал в тюрьму. А я, как торпедист, выжил и до сих пор атакую эту систему. Мне кажется, что вообще всех детдомовских надо отправлять на подводную лодку, там многое начинаешь понимать… Потом я попал в Петрозаводск и окончил Петрозаводский государственный университет.

Почему Вы вдруг там оказались?

Помню, что когда я приехал в отпуск из армии, у меня появилось ощущение, будто я снова детдомовский. Опять то же общежитие, мы о том же говорим, все те же приятели без образования, всё беспросветно. Я понял, что мне надо что-то в жизни менять. Когда через год я пришел из армии, я не поехал обратно, а остался в Петрозаводске и стал заниматься социальной работой. Уже когда я учился в университете, я, по сути, преподавал, рассказывал студентам и преподавателям о жизни детей-сирот, ведь я знал обо всём этом изнутри.

Удалось ли Вам расстаться с комплексом детдомовца? И что из приобретенного в стенах детского дома помогает Вам в жизни?

Мне вообще немногие верят, что я вырос в детском доме. Но это и хорошо. Если бы было сразу видно, что я детдомовский, не было бы смысла в моей работе. Хотя полностью победить в себе детдомовца невозможно. Пусть детдомовские дети не пытаются это сделать, а учатся с этим жить, тем более что у детдомовцев есть и большие плюсы, преимущества, и этими плюсами они должны уметь пользоваться. Детдомовцы обладают определенными психологическими навыками, которых нет у других детей. Например, усидчивость. Посадите детдомовца охранять комнату, и он оттуда не уйдет, потому что он привык к стенам, его не тянет на улицу. Детдомовцы очень ответственные, если их правильно поощрить. Вот для ОПГ детдомовцы – это просто находка. Если они совершат преступление, они ни за что не «расколются», и у них есть жесткая внутренняя установка – не сдавать другого. Но если бывший детдомовец получит психологическое образование и вернется в детский дом, ему цены там не будет.

Как у Вас складывалась личная жизнь?

Признаюсь, я до сих пор не знаю, что такое семья. Для человека важно, чтобы общество его приняло. А в обществе существуют определенные мифы. Если человек говорит, что он прошел Чечню, от него стараются отсесть подальше, потому что он наверняка псих. Если человек из Чернобыля, от него тоже отодвигаются подальше – радиация! То же и в отношении детдомовцев. Когда я в первый раз пытался построить личные отношения, у меня сразу спросили – а что у тебя есть? Поэтому мы расстались. Сейчас у меня жена верующая, она сказала, что ей как раз такой и нужен. Ведь не моя вина, что я вырос в детском доме и у меня ничего нет. Я только в 40 лет впервые получил прописку. Когда я приезжаю на какую-нибудь конференцию и слышу, как там льют елей, говорят об адаптации детей-сирот, мне очень больно это слышать, я выхожу и говорю: «Давайте я вам задам три конкретных вопроса». Задаю – никто не может ответить. Чиновники часто всё заглаживают. Никому не нужен успешный выпускник детского дома, потому что он неудобен. Он знает эту систему изнутри, и когда он о ней говорит, становится неудобно всем.

Но чиновники бывают всё-таки разные?

Да, это так. Например, когда встал вопрос о награждении меня президентской наградой, оказалось, что для этого обязательно должна быть прописка, а у меня на тот момент постоянной прописки не было. Но чиновник, который занимался моими документами, ради дел, за которые меня представляли, закрыл на это глаза, и Президент Медведев вручил мне медаль «За заслуги перед Отечеством» II степени. Для меня это важно как свидетельство того, что детдомовец тоже может чего-то добиться в жизни. После этого я начал понимать, что среду надо возделывать, и выпускникам детского дома надо не конфетки давать, а работать с ними, чтобы они понимали, зачем нужно учиться.

Почему Вам не удалось получить жилье? Ведь выпускникам детдомов положено жилье, и можно его добиться?

Вообще слово «добиваться» от слова «добить». Многие не добиваются, а добивают себя. Надо, конечно, бороться за свои права, за свое жилье, но при этом учиться, работать, самому двигаться вперед в жизни. Когда меня выгнали из общежития, я устроился на работу, и где работал, там и ночевал – на раскладушке в магазине. Сама квартира, жилье – это еще не решение жизненных вопросов. Детдомовцы не умеют пользоваться собственностью. Если им дадут квартиру, они будут собирать на квартире тусовки, а потом и вовсе эту квартиру продадут. Мы проводили с ребятами тренинг, в котором просили их представить, что им дали сто тысяч рублей, и сказать, что они с этими деньгами будут делать. Одна девочка сказала: «Я хочу купить себе на девяносто тысяч стеклопакеты». Спрашиваю, зачем? Отвечает: «Это круто». А один мальчик сказал: «Я куплю себе машину». «А права у тебя есть?» – «Нет». «А бензин есть?» – «Нет». Такой хаос у ребят в головах.

Я считаю, что надо ввести такой закон, чтобы хотя бы первые пять-шесть лет детдомовец ничего с квартирой не мог сделать, ни продать, ни обменять. А сейчас много таких случаев, когда детдомовец получает квартиру, и уже через год его «вычисляют», он пропадает без вести, а его квартирой завладевают. За него ведь никто не заступится. Многие считают, что воспитанники детских домов – люди жесткие. Отчасти это правда. Попробуйте в этой системе быть мягким! Если бы я был мягким, я бы не выжил. Или говорят о бомжах – вот, бомжи такие нехорошие, они пьют. А вы попробуйте пожить на улице в мороз. Вас выгони на улицу, и вы тоже пойдете искать водку. Я с этой проблемой тоже знаком, потому что занимаюсь питанием бездомных.

Как Вам удается собирать деньги?

Примерно так - я приезжаю к человеку, он неверующий, я провожу с ним четырехчасовую беседу, объясняю ему, почему нужно кормить бездомных. Когда соприкасаешься с бездомным, реально понимаешь, что это отражение нашего общества. И хочется, чтобы люди задумались, почему это отражение находится в таком плачевном состоянии. Меня не волнует, пьют они или нет, я каждый раз объясняю, что это Божьи люди. А пьют они оттого, что мы вокруг такие. Меня батюшка благословил заниматься питанием бездомных, потому что православные в основном только молятся, а дел милосердия не делают. У нас на приходе вывешено объявление о том, чем мы занимаемся и как с нами можно связаться. Звонит однажды мальчик и говорит: «Я принесу для бездомных банку тушенки и пачку макарон». А мальчику всего восемь лет...

Как Вы думаете, можно ли всё-таки переломить ситуацию с выпускниками детских домов?

Думаю, что можно, но сначала надо изучить проблему честно, без прикрас. К сожалению, до сих пор в России нет банка данных о выпускниках детских домов. Дальнейшая судьба этих детей никого не интересует. С ними поиграли в благотворительность, подарили им подарки и бросили. А ребенку-то нужны не подарки, а знания и умения. Многие детдомовские ребята привыкают к тому, что они вызывают у людей жалость, и начинают потом и во взрослой жизни «заводить сиротскую машинку», жаловаться и за счет этого существовать. Мы в нашем лагере хотим эту «сиротскую машинку» сломать, чтобы они перестали сами себя жалеть. Чрезмерная опека со стороны государства приводит к тому, что ребята из детдомов разрушаются как личности, а мы хотим, чтобы они были личностями, умеющими постоять за себя и принести пользу окружающим.

Среди Ваших многочисленных наград за работу с детьми, с заключенными, за благотворительность, есть и церковные награды – за строительство храмов. Что Вас, человека небогатого, подвигло заниматься и строительством храмов?

Да, меня часто об этом спрашивают. Когда я начал строить первый храм, я вообще был некрещеный. На меня повлиял один случай, когда погиб выпускник детского дома. Он прошел Чечню, потом я его трудоустроил, он работал у моего друга кожевенных дел мастером. Но в какой-то момент что-то в нем надломилось. В ресторане он ввязался в драку вместо того, чтобы встать и уйти, и потом его нашли убитым. И тогда я понял, что мы что-то не доносим до этих детей, что-то мы им недодаем. Нужно что-то еще, кроме знаний и умений. Вот ушел он к Богу, а с чем он ушел? Поэтому рядом с интернатом, где находится мой офис, мы построили первый храм во имя святого апостола Иоанна Богослова. Сейчас в деревне, где я купил дом, мы строим часовню в честь святого Георгия Победоносца. Деревня спивается, работы там нет, мы стараемся как-то возродить там жизнь. В июне уже должно состояться освящение часовни, обещал приехать архиепископ.

Как вы считаете, нужно ли вкладывать средства в стройки в заброшенных селах, может быть, лучше направить эти средства в городские храмы?

Нет, строить и восстанавливать храмы в селах нужно обязательно. Когда я задумывал строительство часовни в деревне рядом с сельским кладбищем, я понял одну простую вещь – тем, которые уже умерли, это надо, чтобы их поминали, а живые, которые будут проходить мимо, может быть, о чем-то задумаются. Однажды, когда я там работал на строительстве, шел мимо пьяный мужик, и он мне заплетающимся языком начал рассказывать, что здесь раньше была церковь Георгия Победоносца, и как плохо, что ее сожгли. И фактически он начал исповедоваться… Пусть даже и в таком состоянии. Обязательно надо созидать. Я написал статью, которая так и называется: «Национальная идея возрождения России – строительство храмов» (статью можно прочитать у меня на сайте www.sirotinka.ru). В одном следственном изоляторе для подростков я девять лет добивался строительства храма. Только у девятого начальника я нашел понимание, хотя он и неверующий. Примерно через полгода после строительства храма он мне звонит: «Саша, я даже не ожидал – у меня количество преступлений в камерах по сравнению с предыдущим годом сократилось на 60%». Что еще нужно, чтобы доказать, что это людям надо?

Беседовала Ирина ЕВСИНА

В начало