Леденцовый петушок

Леденцовый петушок

Памяти Митрополита Симона (Новикова)

…Как-то я попал на прием к владыке Симону, когда из кабинета вышел веселый игумен одного рязанского монастыря. Там на Святки не стало ни еды, ни денег. Край. Потрясенный игумен живописует монастырскую нужду и голод, а Владыка улыбается и слушает. Помолчали. Потом его Преосвященство берет из детского рождественского подарка леденцового петушка. Покрутил в руке, свистнул в сладкий свисток и говорит игумену:

– Вот возьми в утешение братии.

Отец сидит с петушком и думает, как же ехать обратно. А Владыка добавляет:

– Постой, вот тебе еще! – и дает два детских подарка с конфетами, мандаринами и печеньем.

Тогда мне это показалось веселой шуткой в безвыходном положении. А потом я понял, что это был урок и для меня. Урок из необычного арсенала.

Раньше, при коммунистах, Церковь пребывала в молчании и тайне. Церковный мир был совсем другой. Говорили мало, а больше молились. Читать было нечего, говорить не с кем. Книги ходили по рукам. Давали только надежным людям. Евангелие – это была великая редкость. Разве что умрет кто из принадлежащих к Церкви и тогда, может, и дадут какую-нибудь его книгу или икону в подарок. Переписывали много. Я сам себе переписал утреннее и вечернее правило. Священник был цветик редкий. Быть знакомым с иереем считалось большим счастьем. А уж Владыка весь был окутан тайной, как Моисей на Синае.

Вот вижу, как двадцать лет тому назад наполняется его приемная народом.

Вызвали.

Тесная комната, заставленная книгами. Высокие занавески с шитыми узорами принимают в себя яркое солнце, а в комнату льют ровный сильный свет. По окнам клетки с канарейками. Канарейки прыгают в клетках и смотрят на меня. В белой комнате, в светлом подряснике и в серебряной бороде Владыка. И вдруг заговорил. Странно так – громким шепотом и необыкновенно ласково. Говорит: слова как из сердца вынимает. Собрался и я что-то сказать, вдруг как грянут канарейки. С переливами и щелканьем. Громко и весело. Долго пели, так что устал слушать. Пропели. Ласково и внимательно глядит Владыка.

Пока пели, пока смотрел на иконы и Владыку, все слова растаяли в голове. Даже как-то стыдно стало, что пустое принес к такому человеку. Есть у некоторых людей удивительная харизма – при них как-то неудобно быть наглым. При них и самые «отвязные» ребята придерживают языки. И уж если такой человек что скажет, значит, в самом деле совсем уж нехорошо дело. Вот и Владыка владел таким даром. Я всё удивлялся, почему вот при Владыке я сдерживаюсь или даже и вовсе в голове делается ясный день, а при Царе Небесном, который вот совсем рядом, и Дух которого, по словам праотец, может быть, в ноздрех наших, творю невесть что? Удивительная и загадочная тупость души. Вот как иудеи в Гефсимании сначала поклонились Христу, а потом связали Его и начали бить.

У Владыки есть Сад. Был сад. Трудно привыкнуть к слову «был». Если смотреть по-простому – это просто огороженная клумба. Пять шагов туда и сюда. Внутри отгородки Владыкина дорожка, по которой он ходит вокруг цветов. Утром на рассвете он недолго гуляет в Саду. За садом специально смотрит садовница. Это его великое утешение.

Для утешения гостей у него есть необычный чайник. Если налить в него горячую воду, то золотые ангелы, расположенные над крышкой, начинают вертеться и звенеть колокольчиками.

А для меня на службе великое утешение – выход Владыки с дикирием и трикирием, когда он голосом сердца говорит:

– Ми-и-р вам!

И удивленный разум вдруг застывает на несколько мгновений от радостного всплеска сердца. И всем, кто ходил на службы Владыки, знакома радость этого проникновенного возгласа.

…Мне вначале казалось, что владыка Симон просто имеет свой особенный стиль жизни. Очень специфичный и интересный. Но потом оказалось, что его стиль – это осколок старой русской, почти утерянной жизни. Можно было много читать о том времени, а вот рядом с ним можно было получить мастер-класс древнего церковного аристократизма. Можно было услышать, как молились ТОГДА. Узнать, от чего радовалась и плакала Церковь сто лет назад. А может быть, и две тысячи лет назад.

Владыка как-то сказал, что его музыкальный голос – это от Господа Бога, от земли русской и от родителей. А я добавлю: он весь – от Церкви. Потому что Церковь и состоит из Бога, Родины и семьи. Помню, как после гонений восстанавливалась иконопись. Кто-то изобретал формулу левкаса, кто-то первый догадался варить олифу и толочь в краски полудрагоценные минералы. Ведь все было утеряно. Да и сейчас очень часто формы церковной жизни пишутся с чистого листа. И тем более драгоценным кажется личность старого Владыки, сумевшего донести нам лично сокровища, которые накапливались Церковью веками.

Аристократизм вообще присущ Православию. Я говорю не только про творения Отцов и необыкновенной красоты богословие. Это можно увидеть и просто так. Вот городские и сельские ребята и девчонки приходят в монастырь и через несколько лет как-то незаметно становятся не только внешне красивей, но и, главное, приобретают душевное благородство. Византийский этикет и великолепие через века пускают корни на русской земле. Империя умерла на Босфоре. Империя странным образом возрождается на русских равнинах.

Но у митрополита Симона было нечто большее, чем церковный аристократизм. Его сердечность, внимательность, соединенная с прекрасной памятью лично о тебе, давали новый сплав, очень редко встречаемый в жизни. Возможно, это и есть святость…

Я запомнил его радостным. Были и другие моменты нашего общения, но перед взором встает Владыка с улыбкой и с подарком в руках. Он НИКОГДА не отпускал меня без подарков. И было видно, что одаривать ему радостно.

Тихая радость струилась от него и в проповеди:

«Без радости жизнь была бы тусклой, скучной и тяжелой. Признано, что радость – это украшение жизни человека. Нередко она бывает подобна солнечному лучу, который неожиданно прорезывает облачное небо и, падая на землю, приносит с собой оживление. Среди всех неизбежных в земной жизни скорбей и испытаний наше сердце ищет таких радостей, которые были бы вечны, как вечен и бессмертен наш дух. А эти вечные радости – в Боге».

Проповедь у него яркая и короткая (для утешения уставших). Интересно пространство его речи. В исламе есть руководство для благочестивого верующего, поясняющее, что есть вещи определенно праведные и ясные, есть вещи вроде бы правильные и не вполне ясные, есть не вполне грешные и также неясные и, наконец, определенно грешные. Так ходящий в области сомнений, как ходящий по болоту, всегда может неожиданно провалиться в пучину греха. Так вот, Владыка ходил от края сомнительного на километр. Начало его системы координат было основано где-то рядом с Райскими вратами.

Этот леденцовый петушок всегда приходит мне на память, когда кажется, что вокруг все плохо. Когда кажется, что я недостоин Христовой любви.

Священник Константин КАМЫШАНОВ

В начало