|
Непостижимость Бога Игумен Паисий (Савосин) «Камень Адама» – М.; Греко-латинский кабинет. 2010 г. Всё, что можно написать об этой книге, изданной как альбом с фотографиями – пейзажами-монументами, не сможет отразить ее сущность. Впрочем, в одном из номеров «Литературной газеты» в рецензии на нее сообщается: «Книга посвящена поэтическому дару и способности воспринимать поэзию. То и другое анализируется с христианской точки зрения: «…выявляясь в человеке, способность к поэтическому чувствованию и мышлению помогает прозреть единство рассечённого в человеке, единство этого мира и запечатлённость его красотою и качествами его Сотворившего, а поэтому и его для нас драгоценность». Отчасти с этим можно согласиться, но только отчасти, так же, например, как с тем, что каждый человек или камень – частица космоса. Лично я воспринимаю эту книгу через личность ее автора, монаха, одного из старожилов возрожденного Свято-Иоанно-Богословского монастыря. В этой книге проглядывает непостижимая нам, светским людям, высота стремления отрекшихся от мира, давших обеты ради служения Богу монашествующих. Вот человек живет рядом, проходит те же ступени жизни, что и все (если считать, что все тоже ходят в храм), а потом, вдруг, уходит туда, где должно быть не очень важно всё земное. Но уходит-то он с грузом и неизбывным уже багажом бывшего. А там – отец Паисий, всё переосмыслив, изучив святых отцов, потянув больше 20 лет монашескую лямку и получив все самые высокие духовные образования, написал эту книгу. Многое в ней от того, что было, но и от того, что есть или еще будет. Разные части этой книги – для разных людей: для философствующих, для практикующих, для ищущих и для нашедших, для поэтов и для прозой жизни живущих. И еще в этой книге слышны уводящие ввысь песнопения монашеского хора Свято-Иоанно-Богословского монастыря, в котором звучит заметный голос отца Паисия. Ирина Евсина
Из книги «Камень Адама» Камень для одного Путь начинается с гимна Я начинаю шлифовать камень. Трудно сказать, почему это так, но это – камень для одного. И беседуя един к Единому, и пребывая един с Единым, я шлифую камень для одного. Идут дожди, и проходят грозы, и ветры играют своим дыханьем, и они – тоже – шлифуют камень для одного. Они раскрывают его недра, как берёза весной простирает каждому свои жилы, и много приходит больших и жадных, но всё равно это – камень для одного. Есть камни для всех и камни для многих, пусть даже для двух, но всё же – многих, но у меня – чем объяснить это, я не знаю – камень для одного. Из многих камней созидают храмы, и многими так украшают лики, и это прекрасно, но только всё же, мне кажется, это уже второе, вы знаете это – вспомните – с детства, когда, как младенцам, всё было на крыльях, что храм настоящий бывает как ветер - откуда приходит и камо идет? - и будет всегда из единого камня, прочного, хрупкого, поющего камня, и вот на нём и стоят все храмы, но это возможно только тогда, когда это – камень для одного. И вот только в камне рождается Камень, и пламень Его изменяет в нём твёрдость, и так на горах тогда станут воды, и из Него истекает Источник, когда рассекает его страданье, и всякий олень утоляет жажду, но маленький камень тогда уж – не камень, тогда он взмывает птенцом быстрокрылым, праща восторгает его из недр, и не странно – он – камень для одного И всё же... И всё ж, до конца вселенной, пока остаётся каменным камень, как всё, к чему смерть прикоснулась своими руками, в нём нет совершенства, и время не минет и будет сжимать его веточкой тленья до тех пор, пока, перейдя через вечер, как долгую к солнцу и ясную реку, не станет он тонким расплавленным воском, и солнце поёт в его пламенных струнах, и, став весь очами, как некогда древле, когда он был птицей в вершинах деревьев и был заповедной глиняной флейтой, приемлет образ в себя дыханье и, белый, как солнце, объемлет имя: Воскрес Христос и расторгнул камень – камень для одного. После грубой обработки, после сокрушающих шипы ударов и углаживающих выбоины наждачных прикосновений, после многого шума, наступает мёртвость, когда оседает пыль. Камень стал белым, но он непрозрачен. Камень стал ровным, но он сокрыт. Серая мёртвость, ничто её не тревожит. Вопли ран столь сильны, что как будто их вовсе нет. Утеряна самая способность чувствовать. Это зимние путы, мучительный в своей бесчувственности сон. Пространство вокруг поглощает звуки. Но всё равно – и кричать не можешь, потому что мёртв. Я увидел себя и умер. Но ведь это ещё не всё... Сколько ещё... Я даже не смог увидеть всего и уже – мёртв. Ознакомься! Вот он, голос гноища! Вот они, твои язвы!.. Вот – гниющая кровь... Некто древний брал тогда черепок, выскребая из ран червей. Это – человек... Господи! Но это ещё не всё... Тончайшею кисточкой смахивает художник с поверхности камня белёсую пыль. Это – камень. Прекрасен лик его, покрытый шрамами! – Зрящий воин подобен птице... Он знает ветер на вкус. И вот тогда наступает главное, далёкое главное, ради чего – всё. Теперь мельчайшими, истирающими, как жернова пшеницу, изменениями дыхания, когда вокруг уже простёрто бывает небо, исчищается, разглаживается лик камня. Решетчатой власяницей истираются рваные края ран – говорят, так заживает лучше. Вязкою кожей, кожаными ризами, истирается с лика его самый налёт мечтательности. Это теперь уже – лик, и хотя он уже почти гладок, но шрамы его – в нём. Это его узор, его прекрасная, как полёт птицы, неповторимость. Попробуй хоть раз в одном и том же месте перейти реку – увидишь – это невозможно. Это следы, из которых истекают источники, и всякий жаждущий пьёт из них. Вязкою кожей, сдирающей мох с поверхности, вязкими ризами, достигающими глубин, – приходит прозрачность, приходит зеркальность. И солнце трепещет в его недвижных – он затаил дыханье – его недвижных волнах. Это – камень. Слава Тебе, Боже, за скорбь, за лишение благодати, слава Тебе, что душа ещё может испытывать страдание. Только не мёртвость, Господи, только не вакуум, только не окаменевшая бездвижность, нет, только не молчи, Господи. И пустынная мёртвость прерывается страданием, исторгающим слезы. Это – прохладный ветер. Кажется, голос холода? Но в нём – Жизнь. Но самое главное ещё не наступило. Ещё должна прийти смерть. Прийти, чтобы умереть. Таково её теперь достояние. И в этом её покой. Но только при этом сможет стать камень гробом, не камнем гробным, а гробом, из которого... Может ли слово моё коснуться Ему?.. Весна – привычная, и каждый раз – внезапная и последняя, когда проникает солнце в самые сокровенные глубины камня, прозрачного, как сталь и слезы, как дождь проницает землю, уготованную страданием, произращая хлеб, как дождь осеняет кроны парящих деревьев, где птицы сокроют небо, своё богатство, и где покой обретёт своих птиц. Камение, Тя на камени ощутивше, Христе, воздвижена, распадошася... И земли потрясошася основания. Смерть... Расторжен камень... Но он был ковчегом, он был подножьем, хранителем имени, вместилищем черт дыхания, далёкого, как присно ускользающая и присно настигаемая жизнь, дыхания вечности, сладкого, как слезы. Он единственный был мостом, по которому приходит – конечно, не как когда-то в конце и начале времён, но всё же – приходит жизнь. Он – путь жизни, мост из единого камня. Един лишь камень – и покрыл пространства, которые и парящие птицы не могли пересечь... Он – камень, хранитель вечности, уста источника, носитель весны. Мёртвый, как кожаные ризы, и живой, как дыхание уст. Без него не было бы весны. Весна, коснувшись светло и внезапно, согревает стиснутые в ветвях морозных руки. Там птицы – подобно набухшим цветочным почкам – таятся птицы, и руки легко выпускают их, как всегда весной. Благовещение... Воздух! Камень бьётся, как птица! Как скоро кончается путь, кто бы подумал... Исцеление камня из осколков становится для него плавкой. Как ясный воск вмещает огонь! Видели ли вы огонь, плавящий камни? Он есть. Расторжен камень... Он был прекрасен... Этим он прекрасен и был. Воскресает Христос, расторгая гроб. Но он станет храмом... Един для Единого. Игумен Паисий.
|
|
Памяти святителя Василия Рязанского Цель этой акции состояла в том, чтобы призвать женщин не делать аборты В январе, а точнее, 29 (17 по ст.ст.) исполнилось 150 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова, русского писателя Мироносицы отца Николая Агафонова Вышел в свет новый исторический роман самарского священника протоиерея Николая Агафонова «Жены-Мироносицы» Для Лизы Сучковой земная жизнь остановилась в 19, почти в 20 лет. Она начала свой земной путь в Грозном, а закончила в Рязани На вопросы читателей отвечает клирик Борисоглебского собора г.Рязани иерей Георгий Чернышов Всё, что можно написать об этой книге, изданной как альбом с фотографиями – пейзажами-монументами, не сможет отразить ее сущность Игорь Михайлов (рассказ) Приводились данные исследования, в котором учащимся был задан вопрос об их отношении к различным сектам Литературный «Благовест» В наше время поступать «как все» и быть просто «хорошим человеком» недостаточно ни для спасения, ни для здоровья – телесного или духовного Взгляд из песочницы |
