– Люба, что-то случилось? Люба, ты не приболела? Кто-то обидел тебя? – пристали они с расспросами.
Но юродивая не спешила с ответом. Все притихли, затаились.
– Пойдёмте в келью матушки Артемии, – сказала, наконец, Любушка. – Там поговорим.
Матушка Артемия была престарелая мантийная монахиня. Весь Казанский монастырь уважал её за духовную мудрость. Она встретила Любушку приветливо, и сразу же заметила:
– Ты нынче что-то плоховато выглядишь… Что-то случилось?
– Да вот и сёстры тоже докучают вопросами, что случилось, да что случилось. Ничего не случилось. Просто хочу с ними серьёзно поговорить. Без юродства.
– Это о чём же?
– О гостинице.
– О какой гостинице?
– Ну, о монастыре вашем, который и для меня, и для вас – гостиница. Сплошная гостиница.
Монахини стали недоумённо переглядываться, а ма-
тушка Артемия даже поёжилась:
– Обещала, что без юродства говорить будешь…
– А что такого непонятного я сказала? Разве вы не покинете когда-нибудь этого монастыря? При переселении в Небесные Обители, то есть в настоящие, вечные родные дома? Покинете. Значит, монастырь для вас временное пристанище – гостиница. Разве не так?
Простая мудрость юродивой обескуражила матушку Артемию.
– Ну… Получается, что да… Наш монастырь как будто гостиница…
– Вот и помните об этом. Не тоскуйте больно, когда вашу гостиницу закрывать будут.
Среди сестёр возник переполох.
– Почему его должны закрыть? Кто посмеет его закрыть? А как же мы, куда нам деваться? – посыпались вопросы.
Матушка Артемия настороженно молчала. Она понимала, что революция 1917 года привела к власти безбожников. Они объявили войну религии, и рано или поздно начнут закрывать монастыри и храмы. Но беспокоить сестёр до поры до времени не хотела. Да и не знала, как сказать об этом. А вот юродивой Любушке Господь отверз уста, и она стала подготавливать сестёр к неизбежному:
– Вы, мои курочки, не квохчите. Вся земля – гостиница. Только когда-то и она будет упразднена. А когда вашу гостиницу закроют – не тоскуйте до окаменения, а работайте Господу на всяком месте. Не место спасает человека. Вот Иуда рядом со Христом был, да не спасся, а Лот среди развратников остался праведным.
Говоря об этом, Любушка ловко вырезала ножницами из бумаги разные фигурки. Закончив это дело, она сказала:
– Вот вам в утешение, – и стала по очереди подзывать монахинь к столу и показывать на вырезанных фигурках будущее каждой из них.
– Это тебе, сестра Евфросиния, – и положила на стол вырезанные силуэты церквушки и колокола.
– Здесь жить будешь. Сторожить, звонить, да меня поминать…
Каждой из сестёр юродивая подарила разные фигурки. Кому паровозик, что означало дальнюю дорогу, кому решётку, что означало арест и страдания за Христа, а одной послушнице подарила венец и сказала:
– Выйдешь замуж и спасёшься чадородием.
За окном кельи раздались удары колокола. Звонили ко всенощной. Мерные звуки, следовавшие один за другим, заполняли пространство и расширяли его. Казалось, что вслед за колокольным звоном устремляется в небо всё вокруг – кусты, деревья, монастырская ограда. Да и сам монастырь словно зависает «на воздусе» и вот-вот оторвётся от земли.
Любушка блаженно улыбалась. Тихой, мирной радостью светилось её лицо.
– Чему ж ты радуешься, Люба? – с укоризной сказала матушка Артемия. Мол, наговорила юродивая Бог весть что, и радуется.
– А вот чему, – промолвила юродивая и положила на стол последние оставшиеся у неё вырезанные силуэты. Это был монастырский Казанский собор в двух видах. Один без креста и купола. В таком виде он походил на баню. Второй – с крестом и куполом, но чем-то отличающийся от настоящего, нынешнего собора.
– Сначала будет так, – сказала юродивая, показывая на первый вид, – а потом вот так, – и указала на второй вид. – Всё вернётся на круги своя. Ведь Сам Христос говорил, что врата адовы Церковь не одолеют. Как можно этому не радоваться?
– Ну, а прежде возвращения на круги своя, что православных ждёт?
Прозрев глубь неведомого для матушки Артемии будущего, потупила Любушка глаза и тихо, раздельно произнесла:
– Тюрьмы… Такие вот макароны получаются… Тюремные макароны…

Игорь Евсин