Мы вспоминаем о батюшке, во-первых, потому, что его жизнь оказалась тесно переплетенной с историей Афона, с его духовной традицией, ибо на протяжении более восьми лет, с 1970 по 1978 гг., он жил на Афоне и управлял русским Пантелеимоновым монастырем.
Он родился в большой крестьянской семье еще до коллективизации, в 1927 году, в селе Никуличи под Рязанью. Время было трудное, но яд атеистической пропаганды не затронул его душу. Всем управляла бабушка, дедушки не было. Семья была очень трудолюбивая, православная, с традициями. Ходили на молебны и в Николо-Радовицкий монастырь, и в Иоанно-Богословский.
У бабушки, отцовой матери, было семеро детей, потом она взяла еще четверых. Муж у нее умер молодым, но она не сломалась, вела всё хозяйство. Отец Авель, а тогда просто Коля, никогда не слышал, чтобы кто-то ответил бабушке грубо. Все показывали дружелюбие, любовь. Имена-то даже были ласкательные: Настюшка, Грунятка. Батюшка Авель говорил, что лучший учитель – это семья.
Когда батюшка пошел в школу, – стал соприкасаться с ребятами. А там ребята разные. Не хотелось ему быть белой вороной. Подумал: «Буду, как они». Но так и не научился ни курить, ни ругаться.
Во время войны будущий отец Авель, Коля Македонов, целыми днями хлопотал по дому, заботился о младших братьях и сестрах. Отец его в госпитале работал; мать целый день была занята на производстве. А он трудился по дому: и пек, и стирал, и шил – обшивал своих братьев и сестер. Родные по пайкам сдавали ему продукты, а Коля думал: «Сейчас поедят, а Пасха подойдет – и нечего будет на стол поставить…». Подошла Страстная седмица, мама и говорит: «Думала, пайки будут давать, а оказалось – отложили, только к маю дадут. Как же у нас к Пасхе-то будет?» – «Мам, будет к Пасхе!». Принес, а она: «Ты где взял?» – «Вы всё принесли». – «Как у тебя сил хватило голодным сидеть, а всё…» – и замолчала.
А вот еще один примечательный, яркий случай из жизни отца Авеля и его семьи.
Когда шла война, его маме было 38 лет. Отец был призван в армию. Она была беременна и, что называется, на сносях. Но роды наступили раньше больницы. Когда дома начались схватки, она послала Колю за помощью. Он побежал в сельсовет, в колхоз, пока лошадь нашли, пока довезли, мать простыла и заболела. Когда она умерла, пришла ее сестра и говорит: «Вот если бы твоя мамка меня послушалась, была бы жива». – «А чего же она тебя не послушалась?» – «Я ей говорила: на кой тебе нужно, и так ребят полно». А она сказала: «Дуська ты, Дуська, если бы ты побывала в Иоанно-Богословском монастыре, видела картину Страшного Суда, какие муки за убийство своих детей… Нет, умру, но аборта делать не буду».
Жизнь архимандрита Авеля была жизнью в лоне Церкви, в русле церковного Предания и основывалась на глубоко христианском отношении к самому себе, окружающим людям и событиям. Не учившись в семинарии, он очень хорошо знал Священное Писание и жития святых. Он помнил многих и многих святых и их внутреннему устроению, их добродетелям старался подражать.
Для тех, кто избрал монашеский путь жизни по призванию, – послушание, безбрачие и нестяжание служат удобнейшим пособием для обожения. И отец Авель был одним из таких людей. Отозвавшись на призыв Божий, он пожелал понести бремя этих трех монашеских обетов, и Господь, обучив его искусству истинно духовного, покаянного жития, в том числе и на Святой Афонской Горе, дал с избытком вкусить от плодов этого искусства.
В 1948 году Управляющего Рязанской епархией, архиепископа Димитрия (Градусова), у которого молодой отец Авель был иподиаконом, переводят на Ярославскую кафедру. С собою он забирает отца Авеля, ставшего к тому времени иеромонахом, и другого своего иподиакона – Бориса Ротова, которому Промысл Божий уготовал впоследствии служение митрополита. Начинается пора священнического служения на Ярославской земле. Молодой, ревностный, рассудительный священник, к которому шел народ, раздражал власти, и против него в местной прессе была развернута клеветническая кампания. Отец Авель был переведен назад в Рязанскую епархию на отдаленный приход.
В 1969 году он уже архимандрит, настоятель Борисо-Глебского кафедрального собора Рязани.
Узнав от митрополита Никодима о группе монахов из восемнадцати человек, об отъезде на Афон которых Святейший Патриарх Алексий I собирался ходатайствовать перед советским правительством, отец Авель только вздохнул: «Какие они счастливые!».
– Ты это, старец, серьезно? – спросил владыка Никодим. – А ты хотел бы быть на Афоне?
– Всякий монах может только мечтать окончить свою жизнь в уделе Пресвятой Богородицы.
Отец Авель был включен в этот список. Но прошло долгое время, прежде чем он смог выехать на Афон... Из тех девятнадцати человек только он и иеромонах Виссарион (Остапенко) смогли прибыть на Святую Гору. Причина тому – неблагоприятная политическая обстановка как в Советском Союзе, так и в Греции. Те добродетели, которые отец Авель возрастил в себе до приезда на Афон, – любовь к молитве, благоговение перед святынями, искусство духовного и административного руководства – на Святой Горе возмужали. Получив прививку от Афонского сада, они стали надежнее, краше, благоуханнее.
Многие люди, хорошо знавшие отца Авеля, отмечали присущую ему особенность: во время совершения богослужения он всегда был предельно сосредоточенным и даже казался строгим и неприступным. Но в обыденной обстановке был настолько добр и приветлив, что, казалось, это совсем другой человек, не тот, которого только что видели облаченным в священнические одежды, совершающим богослужение.
Внимание, собранность во время молитвы было яркой отличительной чертой отца Авеля. Однажды, в середине 70-х годов, в один из его приездов с Афона в Советский Союз, его вез один таксист, который в салоне автомобиля включил громкую светскую музыку. Она долго играла, а отец Авель сидел и молился по четкам. Водителю сделали замечание, что отец Авель – духовное лицо, русский игумен с Афона, и в его присутствии не следует включать светской музыки, на что водитель ответил: «Я его уже не первый раз везу. Он молится и все равно ничего не слышит». По воспоминаниям митрополита Оренбургского Вениамина (Зарицкого), отец Авель, причастившись Святых Христовых Таин по окончании Божественной литургии, постоянно вычитывал определенное количество Иисусовых молитв. При этом никакие внешние обстоятельства, разговоры или действия его не отвлекали.
В 1978 году батюшка приехал с Афона в Ленинград на похороны своего духовного друга митрополита Никодима (Ротова). В соборном храме Александро-Невской Лавры ему довелось прочитать над почившим владыкой разрешительную молитву. Вскоре после похорон он пожаловался на плохое самочувствие. Результаты медицинского обследования оказались неутешительными. Так батюшка остался на Родине. И в этом был несомненный Промысл Божий. Обретя опыт святогорской жизни, отец Авель был возвращен Господом к российской пастве, чтобы впоследствии возродить Иоанно-Богословский монастырь Рязанской епархии, нашу родную обитель.
Примечательно, что еще на Афоне, когда батюшка Авель подолгу беседовал со схиархимандритом Илианом, расспрашивая его о святогорской жизни, тот, между прочим, часто рассказывал отцу Авелю одну и ту же историю об одном священнике, который приехал на Афон, чтобы там умереть, но Господь судил иначе и благословил его вернуться назад в Россию. Отец Илиан очень часто вспоминал об этом случае, и батюшке стало казаться, что игумен, наверное, забывает, что уже неоднократно говорил об этом. И лишь когда отцу Авелю пришлось вернуться на Родину, он понял смысл этого повторения.
Когда в 1989 году Церкви был возвращен Иоанно-Богословский монастырь, отец Авель был назначен его наместником. Традиция ревностного служения Богу и людям, закалившая его благую ревность на Афоне, ярко проявилась у него в Богословской обители.
Отец Авель вспоминал: когда он прибыл на Афон, в Пантелеимоновом монастыре служба шла параллельно в двух местах… а братии всего 14 человек, и большая часть очень преклонного возраста. «Дошло до того, что я один три года служил бессменно, а служба там ранняя, ночью. Ночью надо служить, а потом и вечерняя служба. А еще ведь и братия, болящие и неходячие. Всё обойдешь с крестом, возвращаешься со службы в келью, переодеваешься в сухое и думаешь: ну, может, хоть сегодня-то не будет никого… Глядь, идут: от губернатора, из министерства, то послы, то еще кто-нибудь. С одними попрощаешься – другие тут же явятся. А там уж в колокол ударили – к вечерне надо выходить, а дальше в ночь…»
Как наместнику Иоанно-Богословского монастыря батюшке тоже пришлось столкнуться с немалыми трудностями: всё разорено, храмы неустроенны, жилья почти никакого нет… но опыт преодоления трудностей на Святой Горе ему, несомненно, помог.
Отец Авель рассказывал, что правящий архиерей, владыка Симон, понимал, как трудно здесь, и сказал ему: «Батюшка, Вы уж живите дома. Там все удобства. А сюда будете только на праздник приезжать». А отец Авель отвечает: «Да я тогда не смогу быть наместником. Как же это я не буду знать, что братья делают? Как живут? Может, они тут гулять будут? Я приеду в субботу, а они все явятся передо мной, выстроятся. Вахтовым методом я не могу».
Вот еще один пример из тогдашней его жизни. Накануне освящения Богословского собора, которое состоялось 20 мая 1989 года, велись напряженные работы по водружению креста на купол. Они закончились буквально за несколько часов до приезда архиепископа Симона, который в сослужении наместника и других священнослужителей освятил престол храма и совершил на нем первую Божественную литургию. Но к этому моменту в храме еще не были установлены двери и часть окон, и когда проводили владыку, отец Авель, вместо того чтобы идти отдыхать, остался сидеть в храме, охраняя престол от случайных прохожих, сельских коз и овечек, которые тогда свободно бродили по территории монастыря.
В первую очередь отец Авель заботился о внутренних монашеских делах братии.
На службе к нему подходила под благословение вся братия. Он со всеми здоровался, спрашивал каждого: «Как у тебя дела? А что ты сегодня такой хмурый, что у тебя случилось? А где этот?» – «Батюшка, он уехал». – «А что у него там? Экзамен? Ну, помолимся, помолимся».
Он очень серьезно относился к послушанию. Для него это было сакральное. Он говорил, что никогда не надо себя жалеть, никогда. Это самое страшное – саможаление, когда человек начинает себя жалеть и рассчитывать на свои силы и возможности.
Еще одна традиция, которую отец Авель вынес из своей святогорской жизни – это то, чтобы братию монастыря формировать из послушников и пострижеников своей обители, не принимать монахов из других монастырей. Основанием для такого решения были, по-видимому, воспоминания о неприятных ему возражениях новоприбывших на Афон: «А у нас так водится» (письмо от 14 июня 1977 г.). Он говорил новоприбывшим: «Мы на Святую Гору пришли за тем, чтобы воспринять древние традиции, понять их!».
В богослужебный строй Богословской обители отец Авель привнес скорее дух, чем букву святогорского богослужения. Всё совершалось и совершается неспешно, мерно, торжественно… Проникнутый особенной любовью к Матери Божией, Игуменье Святой Афонской Горы, отец Авель в дни Ее памяти благословлял служить всенощные бдения, что исполняется в обители и поныне. Из Афонского устава батюшка полностью позаимствовал Чин молитвословий до и после трапезы.
Архимандриты Авель, Ипполит (Халин), Илий (Ноздрин), другие отцы-святогорцы, приехавшие на Афон, чтобы пополнить ряды русской братии… В их лице Россия вернулась на Афон, чтобы Афон вновь пророс на Руси новыми всходами – углубил, освятил, в чем-то преобразил духовную жизнь многих и многих наших соотечественников.