|
Игорь ЕВСИН ЖЕЛАНИЕМ ЧУДНЫМ ВОДИМЫЙ Рассказ Николай Савельевич (фам. неизв.). Родился в 1843 г. в Новгородской губернии в семье зажиточного крестьянина. С 1873 г. подвизался близ Николо-Чернеевского монастыря в селе Старое Чернеево Шацкого уезда Рязанской губернии. Скончался 11 апреля (ст.ст.) 1881 года. Погребён на приходском кладбище села Старое Чернеево. Вскоре кто-то на могиле юродивого Николая тайно поставил ему чугунный памятник с эпитафией: Желанием чудным водимый, Оставил он семью и дом, Повсюду странствуя, гонимый, Он жил и умер со Христом.
За окном добротной крестьянской избы, словно оперенье селезня, синело предвечернее небо. Хозяин Савелий Иванович Круглов, одетый в чёрный сюртук с крупными пуговицами, похожими на майских жуков, чаёвничал вместе с женой Анной и сельской свахой-сводницей Марфой Коротковой. – Сколько раз я сынку нашему Николке хороших невест находил, – задумчиво промолвил Савелий. – Да вон, хоть бы и Клавка Кафтанова. Уж из какой доброй семьи девка! Дом – полна чаша! Я к сватовству-то уж как попотел, только чтоб их ублажить. Подарков накупил – пуховый платок, оренбургский, для Клавки, и водочки чистой, смирновской, для отца её, и пряничков тульских для матери. А наш оглоед взял да перед самым сватовством эти подарки в печке сжёг! Даже пряники не пожалел, а ведь он сладкоежка ещё тот! Вот уж не думал, что с ним столько забот будет. Рос тихим, кротким, как овечка. Мать с детства по святым местам его водила, послушанию учила. Анна молчала, зная, что за непутёвость сына Савелий держит на неё камень за пазухой. А в чём он непутёвый-то? Только в том, что жениться не хочет. Вот Савва говорит, что из-за этого он на миру не в чести будет. Ну, так что ж? Людям не в честь, зато Богу во славу наш Николка растёт. Из задумчивости их вывел какой-то странный петушиный крик за окном и, вслед за ним, дикий гогот парней. – Это ещё что за потешки такие, – пробурчал Савелий и подошёл к окну. Открыв створки, он выглянул на улицу и действительно увидел потешающихся ребят и девок. А потешались они – Боже ж ты мой, над Николкой, его сыном. Этот оглоед укутался в бабий платок и, подпрыгивая на одном месте, во всю глотку орал петухом! Позор! На всю округу позор! Кафтановы теперь ни за какие коврижки Клаву за него не отдадут. – Да что ж это такое! – вскричал Савелий. – Этого юрода ни в пир, ни в мир, ни в люди вывести нельзя! Круглов сплюнул на пол и выскочил из дому. Марфа бросилась вслед за ним… Анна с протяжным вздохом встала, подошла к Казанской иконе Богородицы и, склонив голову, стала молиться о смягчении сердца своего мужа, который во гневе бывал страшен. А Савелий Иванович схватил сына за шиворот, затащил во двор и, ударив прямо в лицо, сбил с ног. У Николки из носа хлынула кровь, но Савелий не унимался. Распалившись, он стал бить сына ногами. Тот даже не пытался защититься. Мало того, он не издавал ни звука. Яро, с остервенением, выплеснув свой гнев, Савелий сплюнул и ушёл в амбар, где у него хранилась самогонка. Анна, выбежавшая на шум, залилась слезами: – Ой, горюшко ты моё, почто ж ты папку до греха довёл, почто мамку так огорчил! Приподняв голову, Николка с трудом пролепетал разбитыми губами: – Не стану я жить, как папка говорит, а стану, как Бог велит. Кукарекать стану, лаять стану, скакать и прыгать, только б не жениться. – Да что ж ты, сердешный, жениться-то не хочешь? – Потому что Богу хочу угождать, а не жене. «И в кого он такой? – размышлял Савелий. – Род Кругловых – зажиточный, хозяйственный, крепкий своими семьями. Да и со стороны Анны ни вековушек, ни бобылей не было». – Эй, оглоед, подь-ка сюды! – позвал он сына. Анна, увидев, как Николай зашёл в амбар, бросилась в избу и рухнула перед Казанской иконой Богородицы. – Заступница усердная, заступись за Николку! Вразуми Савелия! Обрати его гнев на милость. …Отец поговорил с сыном мирно. Рано утром Николай куда-то ушёл. Савелий, разбудив второго сына – Ивана, сказал: – Сегодня за двоих работать будешь. – Это с какой такой стати? – А с такой, что Николка за нас молиться будет, а мы за него работать. И баста! Запылённый, босой странник, водимый чудным желанием, шёл по щекочущей босые ступни теплой песчаной дороге в Успенскую Вышенскую пустынь. Легка летняя дорога. Ласкова в полях шевелящаяся с каким-то тайным шепотком рожь. Чисты и непорочны цветущие богородичным цветом васильки. А ведь это сорные растения. Но у Бога и сорняки прекрасны! Идёт странник и славит Создателя – «Слава Тебе, сотворшему небо и землю…». – Мил человек, погодь-ка! – послышался из придорожного куста грубый надтреснутый голос. Странник остановился и увидел идущего к нему странного мужика со всклокоченной бородой, похожей на тот куст, из-за которого он вышел. – Ты не на Вышу ли путь держишь? – Да, к Заступнице нашей, Богоматери Казанской. – Так и мне туда. Как тебя зовут-величают? – Николкой кличут. – Нет такого имени! – взъярился вдруг мужик. - Коль поминаешь того, во имя кого назван, то поминай с уважением, да ещё прибавляй родителя, который тебе жизнь дал. – Тогда, значится, я – Николай Савельевич Круглов. Неожиданный знакомец нашего странника то ли улыбнулся, то ли покривился: – А меня зовут Евпсихий, что значит благодушный. Когда они прибыли в монастырь и Николая поселили в одной комнате вместе с Евпсихием, то на душе у него словно кошки заскребли. Хотелось хоть немного отдохнуть, но его новый знакомец продолжал горячо доказывать необходимость страдания. – Христос страдал, – утверждал Евпсихий, – и мы должны страдать. Он претерпевал заушения и бичевания, и мы должны претерпевать. Ведь мы во Христа крестились, во Христа и облещись должны. Сами должны стать Христами, и по Его слову создать внутри себя Царствие Божие. – А может, мы должны не становиться Христами, а должны хотя бы подражать Ему? – осторожно возразил Круглов. Что тут сделалось с благодушным Евпсихием! Отшвырнув в сторону табуретку, он заорал: – Так ты, позорище для человеков, не хочешь стать Христом?! Николай Савельевич растерянно молчал. – Отвечай, хочешь ли ты стать Христом!? – ещё сильнее завопил Евпсихий. Николай молчал, поняв, что имеет дело с каким-то сектантом, наверное, с хлыстом. А тот, ещё больше разъяренный молчанием, вдруг схватил валявшуюся на полу табуретку и ударил ей Николая прямо по голове! Несчастный закричал от боли, его услышали находившиеся в коридоре гостиницы паломники и стали стучаться в дверь, закрытую на крючок. Но озверевший Евпсихий, не обращая на это никакого внимания, набросился на Круглова и с какой-то горячкой бормотал: – Вот, милок, ты и становишься Христом. Помнишь, как его палками по голове били? А сейчас я исполосую тебя плетью, как его полосовали, а потом ребро пробью. А ещё лучше – глаза выколю. Николай, оглушенный табуреткой, был не в силах сопротивляться. Но молча, про себя взмолился Небесной Заступнице: «Богородица, помоги! Твоему Сыну было больно, и мне тоже!» И в тот же момент крючок с двери неожиданно слетел, в комнату ворвались мужики и связали разбушевавшегося Евпсихия. Николай от его побоев сильно заболел и слег. Не стонал он от боли, не жаловался, жалел только, что на богослужения ходить не мог. Лишь через неделю нашёл он в себе силы подняться и придти в храм. Сильная головная боль не давала молиться, но Круглов твёрдо верил, что в храме ему будет лучше, даже если он просто посидит там, в уголке, на скамеечке. После службы Николай, превозмогая страдание, подошёл к иконе своего небесного покровителя и припал к ней местом, на которое пришёлся удар табуретки. Поднимаясь, он задел лампаду, висевшую пред иконой святителя. Она наклонилась, и масло пролилось Николаю Савельевичу прямо на голову. Боль мгновенно прошла. Круглов вернулся в гостиницу. А вскоре и совсем выздоровел. Так Господь, посылая Своему избраннику скорби, послал ему и благодатную помощь. Через некоторое время чудное желание странствовать подвигло его идти в Рязань. Помолился в Казанском монастыре, благословился у игуменьи и вновь отправился в Шацк. Шел и размышлял о том, как был неожиданным образом побит Евпсихием, а еще думал о странности своего желания. По большому счёту, он и сам не знал, чего хотел. Ощущение какого-то большого, важного дела, которое он должен был выполнить, но не выполнил, влекло его в дорогу. «Мало того, что не сделал, да ещё забыл, что надо сделать… – с горькой усмешкой думал Николай Савельевич, проходя по глухой лесной дороге. – А может, Евпсихий мне память отбил? И чего он тогда так разъярился? В чём я был виноват?» Много разных мыслей роилось в голове. И вдруг одна из них по-пчелиному зажужжала в ушах и больно-пребольно ужалила Круглова прямо в мозг! «Лаять и кукарекать обещался, а сам, неблагодарный, даже о святителе забыл!». И в тот же миг Николай Савельевич без сознания рухнул на землю. Очнулся в небольшой крестьянской избушке. Около него возился какой-то крестьянин. – Очнулся, милок. Ну и слава Богу. Ишь, как тебя разбойники-то побили. Шваркнули по голове дубиной, сознания лишили. Думали хоть что-то найти у тебя в суме. А там только хлеб да вода были. Хорошо, наши мужики чернеевские заприметили нехристей и выручили тебя из беды. Так что благодари помощника путешествующих Миколу Угодника за спасение, тем паче его обитель здесь, недалеко. – Так я у Чернеевского монастыря нахожусь? – У него самого, милок, у него самого. И тут Николая осенило: «Так вот что я забыл сделать! Поблагодарить Божьего Угодника за исцеление на Выше! Добре, добре, что он меня дубиной разбойничьей вразумил. А то, ишь, какие думки завелись, зароились – не знаю, мол, за что меня бьют-избивают, в чём я, дескать, виноват? Да ни в чём. И отец мой не виноват, и Евпсихий не виноват. Просто на мне Божьи чудеса свершаются. А я вместо того, чтобы Господа благодарить, возроптал. А ведь когда-то в благодарность Ему за избавление от женитьбы кукарекать, лаять, скакать и прыгать обещался. Ой, спасибо, Микола Угодник, вразумил ты меня». Так и прибился Николай Савельевич к Николо-Чернеевскому монастырю. Поселился в избушке села Старое Чернеево, у того самого крестьянина, у которого отлеживался после нападения разбойников. По утрам и вечерам будил округу петушиным криком, а когда мимо его дома проходил злой человек, то начинал на него лаять. Крестные ходы он встречал, скача и подпрыгивая. Местные мужики ругали его: – Ты, Савельич, чего, как козёл, скачешь? Что ты перед народом позоришься? А юродивый отвечал всегда одно и то же: – Это я от радости пляшу и скачу пред Господом моим, а коль это позор, то пусть его народ видит. Пусть! Многие понимали Николая Савельевича, зная о скакании псалмопевца Давида пред ковчегом Завета и помня слова апостола Павла об учениках Христовых, что они – позорище для человеков. – Божий это человек, – говорили они, – блаженный… Виктор Иванович Бахрушин, местный крестьянин, относился к нему особенно тепло. Потому как на себе познал прозорливость Савельича. Однажды, прежде чем пойти в паломничество в Успенский Вышенский монастырь, зашёл он к Савельичу. – Богоугодное дело ты задумал, – сказал тогда ему Николай, – только дорогой не обижайся на тех, кто будет насмехаться над тобой. Да обязательно возьми с собою сапоги. И действительно, Виктору пришлось по пути в монастырь перенести насмешки, которые могли бы помешать ему достойно причаститься. Но, вспоминая наказ юродивого, Виктор претерпел искушение побранить насмешников. По дороге из Шацка попал Виктор под дождь, и ему очень пригодились сапоги, которые он захватил по совету Савельича. Сегодня Бахрушин прибыл из Воронежской губернии, куда ходил на заработки. И там всё произошло так, как предсказывал ему юродивый. – Что ж, – сказал ему перед уходом Николай, – дело доброе. Сто двадцать рублей заработаешь, да ещё в монастыре побываешь. А я, кажется, к твоему приходу откукарекаю. Действительно, он заработал ровно сто двадцать рублей, а на обратном пути побывал в монастыре, где встретил прозорливого старца Алексия. Старец этот жил вне монастыря, в землянке и выходил из неё крайне редко. Алексий сам подошёл к Виктору Ивановичу и, показывая палочкой в сторону Николо-Чернеевской обители, сказал: – Знаю я, что живёт там Николай, хороший человек – всем Николаям Николай! Да только недолго кочетку осталось кукарекать. И вот сегодня, придя из Воронежской земли, Бахрушин узнал, что Савельич в последнюю неделю Великого поста умер. Эта новость поразила его. Ведь Савельич был еще не старый. Крестьянин, у которого первое время жил юродивый Николай, рассказывал, что умер юродивый в монастырской келье. «Такие вот дела, брат Виктор, – сказал он. – Я когда заходил его проведать, то мне казалось, что все раны и побои, которые Николай Савельевич претерпел за свою жизнь, обрушились на него разом. Такие сильные боли у него были. В это время в церквях вспоминались страдания Иисуса Христа, а в убогой келье в страшных судорогах от мучительных болей катался по полу Его последователь, раб Божий Николай. Всю Страстную неделю он страдал вместе со Христом. В Великую субботу исповедовался, причастился, а когда зазвонили к Пасхальной заутрени, мирно отошёл к Тому, ради которого жил и страдал». (Печатается в сокращении)
|
|
«Спасем семью - спасем Россию» Под таким лозунгом 21 марта в Москве на Болотной площади прошел митинг против введения ювенальной юстиции По всей России во второй раз прошли областные олимпиады по Основам православной культуры для школьников В начале ХХ века в Рязани, которая занимала площадь всего один квадратный километр, было более шестидесяти храмов «Рязанский богословский вестник» В Рязани вышел в свет первый номер научно-богословского журнала Рязанской Православной Духовной Семинарии Сейчас нет ни одного родителя, который бы не был знаком с Интернетом Он был первым ректором возрожденного Рязанского духовного училища, секретарем Рязанской епархии А я скажу так: она вас слышит, но она делает все так, чтобы наша душа спаслась На вопросы читателей отвечает клирик Борисоглебского собора г.Рязани иерей Георгий Чернышов Пишут вам девушки из воспитательной колонии для несовершеннолетних, прихожанки храма «Умягчение злых сердец» Николай Савельевич (фам. неизв.). Родился в 1843 г. в Новгородской губернии в семье зажиточного крестьянина Всех готов обнять, всех простить. И того, кто в церкви, и кто – на улице, и в темных норах непраздничных квартир «Ну, вот Бог и дал мне это счастье – петь Ему!» На 64-м году жизни в Москве отошла ко Господу народная артистка России Валентина Толкунова «Я не хочу, чтобы ты умирала», – твердит мне старшая, понимая, что смерть – это разлука Две недели назад в храме я подошел к иконе Серафима Саровского и попросил: |
