Отрезвление
– Батюшка, уже четвертый месяц мы живем в обстановке тревоги, напряженности. Кто-то даже называет этот сложный период состоянием, близким к военному времени, а сам коронавирус – бактериологическим оружием. Сейчас люди немного расслабились, храмы открыты, мы ходим на службы. Как вы оцениваете в общем нынешнюю обстановку как священник и как врач?
– Во-первых, по поводу бактериологического оружия – я бы здесь не делал таких акцентов, каким бы ни было происхождение этого заболевания. Мы знаем, что волос с головы у нас не упадет без воли Божией. По крайней мере, о себе я могу сказать, что мне пошло на пользу появление этого вируса. Да и во всем мире тоже произошло некое отрезвление: были закрыты игорные и развлекательные заведения, у людей появилось больше возможности проводить время с близкими, посидеть вместе, оценить свободу передвижения, которой мы лишились. Политическую составляющую я бы тоже здесь не искал. Да, эту ситуацию с вирусом кто-то использует в своих целях, но это проблема тех людей, которые это делают.
Вы сказали, что мы живем в страхе и напряжении. Но судя по количеству купающихся на рязанских озерах и по пробкам, наступило уже запредельное торможение этого напряжения, да и с самого начала не сильно народ соблюдал режим. Заболеваемость есть, люди продолжают заболевать и умирать, поэтому настороженность должна быть. Прежде всего нам надо беспокоиться не о самих себе, а друг о друге. Если вы болеете, не ходите без маски, потому что маска наиболее эффективно защищает, когда она на лице у болеющего.
Если больной в маске, а здоровый без маски, вероятность заражения снижается в пять раз. Если маски на вас обоих, вероятность заражения снижается уже в пятьдесят раз. Поэтому важно, чтобы люди носили маски, особенно те, кто болеет.
Вообще самая лучшая профилактика вирусной инфекции – придя с улицы, сразу мыть руки с мылом. К этому люди уже приучились, и это один из положительных моментов. Раньше об этом многие забывали, а сейчас первым делом идут мыть руки, это правильно.

Драгоценность общения
– Батюшка, вы сказали, что вам ситуация с коронавирусом пошла на пользу. Что вы увидели здесь положительного для вашей семьи?
– Мы стали больше времени проводить вместе. Это важно, ведь никто не знает, что нас ждет завтра. Я по этому поводу вспоминаю свою бабушку, которая не так давно умерла. В последние годы мы с ней много времени проводили вместе, она приезжала ко мне гостить. Однажды мы с ней в день ее рождения поехали по памятным местам в Рязани, посмотрели, в каком доме она жила, в какой школе училась, из каких окон смотрела на демонстрацию... В другой год в день ее рождения мы ездили с ней гулять в лес. Потом, когда она умирала от онкологии в онкодиспансере, я был с ней рядом, провожал ее на процедуры. Уже не столь приятные события, но всё равно мы были вместе. Теперь, когда ее нет рядом, я вспоминаю те моменты общения, и бабушка во мне жива, мне легче переносить утрату.
И сейчас тоже больше времени провожу с женой, с детьми, думая о том, что неизвестно, как жизнь дальше повернется. Вообще я всегда готовлюсь к худшему. Катаемся мы как-то с детьми на катере по Оке, и я думаю: «Вот сейчас катер начнет тонуть, этого ребенка я возьму, этого жена возьмет, а этот?» И на следующий день записал детей в бассейн. Такая настороженность по жизни присутствует.
Когда думаю о детях, приходит в голову тема времени. Есть такое понятие – невосполнимый ресурс. Время – это, наверное, самая большая ценность, которая у нас есть. Коронавирус, как ни странно, дал нам это время – время остановиться, задуматься, оценить свои возможности. Дети растут, и их детство необратимо. Если родители не успели насладиться детством своих детей, то они навсегда потеряли эту возможность, больше она не вернется. Дети повзрослеют, у них появятся другие интересы. Вижу это на примере старших детей: раньше мы с ними много времени проводили, нам интересно было вместе: играли в настольные игры, жгли костры, пили чай... Теперь они больше общаются со своими сверстниками, а со мной играет младший. Мне с ним интересно. Может быть, я сам в детстве не наигрался.
У меня большая часть детства прошла в ожидании, когда мама со мной сможет поиграть. Она тоже врач, анестезиолог-реаниматолог. Мы с ней, конечно, играли, по воскресеньям ходили в кино. Но все-таки общий фон моего детства был такой, что я ждал всё время маму: либо она была на дежурстве, либо она после дежурства спала, а я должен был сам себя как-то развлекать и беречь ее здоровье.
Говорят, что дети могут жить только по двум сценариям: либо повторять своих родителей, либо делать всё с точностью до наоборот. Мы очень зависим от своих родителей. Вот и православные традиции за время советской власти были перечеркнуты, корни были обрезаны, и теперь можно только пытаться заново насаждать церковность, вырабатывать привычку ходить в храм, молиться, вести православный образ жизни.
– У вас в вашей семье это получается?
– Нет, не очень получается. Я сам человек из нецерковной среды, воцерковился уже во взрослом возрасте, так что детского опыта посещения церкви у меня нет. Пока наши дети были маленькими, они ходили в храм из послушания родителям. А потом начали сопротивляться, рассуждать, зачем это надо.
Есть разные мнения насчет того, как вести себя родителям. Кто-то говорит, что надо воспитывать только личным примером, а другие считают, что нужно просто брать детей за руки и вести в храм... Как говорит наш митрополит, нужно стабильно держать свою линию. Он приводил пример про лыжи: если лыжи сразу сильно загнуть, то они сломаются, а если приложить мало усилий, они не согнутся. Нужны достаточные усилия, чтобы согнуть, но не слишком большие, чтобы не сломать. И должны быть еще определенные условия: может быть, температура определенная, влажность. То есть это процесс очень сложный и трудоемкий. А когда не хватает ресурсов для того, чтобы самого себя воцерковлять, на детей и вовсе не остается сил и времени.
Я утешаю себя тем, что нам дал Господь возможность причащаться. Когда крещу ребенка, я всегда объясняю крестным родителям, что их обязанность в том, чтобы дети до семи лет раз в неделю обязательно причащались. Если ребенок в начале жизни до семи лет по крайней мере раз триста причастится, я очень надеюсь, что это будет для него в дальнейшей жизни неким якорем в православной вере. Какие бы ни были у моих детей сейчас сопротивления и возражения, надеюсь, что поможет то, что мы не ленились водить их причащаться. Любовь к Богу никуда не денется, и они вернутся в храм.

Два служения
– Батюшка, вы все это время не только служили, но и работали врачом, вели прием пациентов? Какой опыт в это время приобрели на медицинском поприще?
– На самом деле это интересная история, ведь я стал врачом, уже будучи священником(!). Отработав ординатуру по педиатрии в Шиловской ЦРБ, на десять лет я ушел в фармацевтический бизнес из-за того, что семья росла, а денег не хватало. Но то, чем я занимался, не приносило душевного удовлетворения. На фоне этого мы с женой начали воцерковляться, а потом я стал священником. Были кредиты, долги, некоторое время я совмещал служение священника с деятельностью медицинского представителя. Было тяжело, потому что это совсем разные сферы – торговля и душепопечение. Это продолжалось около года, пока руководству фармкомпании не стало очевидно, что моя борода неспроста, и мне предложили написать заявление по собственному желанию. Совместительство там было недопустимо. После этого достаточно долго я был просто священником. А потом получилось так, что дети пошли учиться в православную гимназию, а денег, чтобы за них платить, не было. Гимназии нужен был врач, и я согласился там работать. Снова прошел первичную специализацию, потому что был перерыв в стаже. Но оказалось, что педиатр там не нужен, или нужен на неприемлемых для меня условиях. Пошел в первую попавшуюся поликлинику, и меня практически сразу приняли на работу. В первое время было очень трудно быть одновременно врачом и священником. Как сейчас помню – Рождественский пост, декабрьская эпидемия ОРВИ, я сам болею, пью антибиотики, настоятель не дает послаблений, в клинике не понимают, придираются к каждой запятой, я весь измотанный... Но потом я перешел в частную клинику, стало легче. В частной клинике можно диктовать свои условия. Так я стал совмещать работу врача и службу священника. Митрополит Марк меня на это благословил. Нынешняя ситуация показывает, что всё идет на пользу, Господь управляет так, как надо.
– Вы вспоминаете митрополита Марка, а я вспомнила его выступление на встрече с врачами, где он говорил о врачах и священниках. Он сказал, что это два самых трудных служения. С одной стороны, это самые необходимые профессии – люди не могут обойтись без врачей и без священников, а с другой стороны, их больше всего ругают. Как у вас хватает душевных и телесных сил совмещать эти два служения?
– Здесь, наверное, мне помогают мои недостатки. Я спокойно отношусь к общественному мнению. Если мной кто-то недоволен, пускает в меня стрелы, в эмоциональном плане это меня не задевает. В плане проклятий, пожеланий зла – да, иногда эти стрелы долетают, происходят какие-то неприятности. Но я как самодостаточный человек порой думаю, что я просто такую полезную работу выполняю для Бога, для общества, что представляю большой интерес для темных сил, и они пытаются меня уничтожить. Думаю, что это не со зла люди делают, а просто меня атакуют бесы, потому что я очень полезен. Ведь любую ситуацию можно рассматривать с двух сторон – считать, что стакан наполовину пуст или наполовину полон.
– Батюшка, наверняка у вас есть знакомые врачи, которые сейчас работают в «красных зонах» или как-то иначе в своей работе сталкиваются с коронавирусом. Что вы можете сказать о ваших коллегах, как они справляются с этой ситуацией?
– С этой ситуацией сталкиваюсь и я сам. Помню, как первый раз ехал на вызов к ребенку с подозрением на коронавирус. Со мной была старшая сестра, у нас были две пары перчаток, бахилы. Медсестра мне помогала надевать защитный костюм, мы всё тщательно дезинфицировали. Ну а потом количество пациентов с ковидной проблемой возросло, и стало просто нереально такие ресурсы вкладывать в каждого. Сейчас это уже стало рутиной. Да, мы переодеваемся, сдаем на утилизацию пакет с опасными отходами, но относимся к этому спокойнее. Бывает по два-три таких вызова в день.
– Приходилось ли вам посещать и причащать больных коронавирусом?
– К нам в храм поступали просьбы от больных коронавирусом, которые лежат в БСМП, чтобы мы приехали их причастить. Несколько священников были готовы поехать, но в администрации больницы нам сказали, что у них не хватает костюмов для врачей, не говоря уже о священниках. Поэтому мы не поехали. И люди с пониманием отнеслись к этой ситуации. Представьте, что вы хотите причаститься, но вы понимаете, что это может стоить священнику жизни. Думаю, что православный человек в здравом уме на такое не пойдет. Нужно всё делать с рассуждением, бережно относиться к своей жизни и жизням других людей.
– Что бы вы в этой ситуации пожелали нашим читателям как врач и как священник?
– Угроза остается, по-прежнему нужно беречься. Я считаю, что пика заболеваемости мы еще не достигли. Но увеличивается количество случаев, когда люди переносят эту болезнь в легкой форме, на ногах. Они даже не обращают на это внимания, ходят в магазины, ездят в общественном транспорте. Это, конечно, неправильно, надо беречь других людей. Недавно сообщили в новостях об одном случае, как умер молодой врач: человек приехал из Москвы, где заразился коронавирусом, обязан был соблюдать карантин, но ему стало скучно, он пошел гулять с друзьями. Гулял, конечно, без маски, выпивали, в пьяном виде сломал ногу, попал в больницу. Молодой врач-травматолог оказывал ему помощь, заразился и умер от коронавирусной пневмонии. Этого пациента теперь отдали под суд. Вот что значит не думать о ближних.
В храме тоже надо думать о людях, носить маски, соблюдать дистанцию, не ходить в храм, если есть симптомы болезни. Это и значит – любить ближнего, как самого себя. Между любовью к себе и любовью к ближним должен стоять знак равенства. А если себя любишь больше, это уже будет не по-Божьему.