– Чем ваш фестиваль отличается от многих других?
– Наш кинофестиваль необычный – во-первых, он передвижной, мы едем по всей России. Во-вторых, он без красных дорожек и пока что без вечерних платьев. Режиссеры, которых мы представляем в программе нашего фестиваля, – это люди, которые поехали снимать на линию фронта без денег, без поручения государства. Просто сами взяли камеру и поехали. Считаю это тоже подвигом. Некоторые режиссеры, такие как Максим Фадеев, Валерий Тимощенко, снимают с 2014 года. И теперь есть возможность увидеть эти фильмы и понять, что происходило все эти восемь лет до начала спецоперации и почему мы наконец дали отпор. К сожалению, он не получился таким молниеносным, как бы нам хотелось, потому что та сторона, естественно, готовилась к нападению, причем всем западным миром. И сражаемся мы с западной цивилизацией, а не с нашими братьями по крови, которым заморочили голову. Названия наших фильмов отражают сущность происходящего, и каждый режиссер по сути своей герой.
Обычно, когда приезжаем на фронт, просто выходим и смотрим ребятам в глаза, и понимаем, что нельзя сказать ни слова фальши. Когда мы там находимся, то понимаем, что предстоим перед самими собой, перед Богом, перед своей страной, перед своим пониманием чести и достоинства.
– В программе вашей концертной бригады фестиваля гармонично сочетаются неоднократно выступавшие на передовой, в госпиталях певец, композитор, музыкант Алексей Поддубный (Джанго), вдохновители движения «Русский рок в поддержку Донбасса» – группа «Ещё» из Луганска, скрипач Петр Лундстрем. В программе выступление поэта Игоря Караулова. Читали и вы ваши пламенные стихи. Удивительно, что поэзия вновь стала востребована, вернулась на большие сцены и в окопы.
– Поэт – это человек, который живет со своим временем, со своей страной, остро чувствует то, что в ней происходит. Даже любовь ты пропускаешь через происходящее в стране. Невозможно существовать, рефлексировать отдельно от того, что сейчас творится на войне, в мире. Поэты и писатели, которые отстраняются от этого и просто занимаются внутренней рефлексией, поиском себя в самом себе, остаются как бы за бортом истории. Сейчас вот это «время времён», о котором я пишу в своем стихотворении, рождает настоящих людей, которые откликаются всем сердцем и всей душой на происходящие события.
Время времён разворотом вех
Вскроет былую мощь.
Снова грехом назовётся грех,
Русским – полтавский борщ.
С каждой минутой
растут полки
Воинов и святых.
Время времён и его сыны –
Зрение для слепых.
– Как думаете, все ли люди искусства проснулись от летаргического сна обыденности?
– Те, с кем мы сегодня приехали, никогда и не засыпали. Мы всегда жили в одном измерении, и взгляды наши не поменялись. У меня папа коммунист, а все бабушки молились Богу, и никто друг другу не противоречил. Так я и вижу русскую историю в ее непрерывном единстве. Когда мы все примиримся – белые с красными, красные с белыми и так далее, то сможем сделать новый исторический рывок.
Люди, которые долгое время были на задворках России, стояли под забором Министерства культуры, теперь в авангарде происходящих событий. Но всё равно инерция очень мощная, глобальных изменений ещё не произошло. Те, кто творил поп-культуру (можно сказать, антикультуру), до сих пор продолжают оставаться у руля телеиндустрии, поп-индустрии. Но есть надежда. По крайней мере, те, кого десять лет не допускали вообще никуда, сейчас имеют возможность выступать, даже на Красной площади и в лучших театрах России.
– То есть Москву вы уже взяли?
– Да. С провинцией сложнее. В регионах начинают спрашивать разрешение, хотя мы работаем по поручению Президента. Инертность бюрократии, власть телевидения, запудривающего пошлостью мозги, всё еще дает себя знать.
– Олеся, вы мама пятерых детей. Старший ваш сын сражается в СВО, младшей дочери всего пять лет. Вы довольно часто сами бываете в зоне боев. Знаем, что есть многодетные отцы, которые добровольно участвуют в освобождении наших территорий от укронацистов...
– ...а есть те, кто просто убегает от ответственности. Да, воюет много многодетных отцов – в моем фильме есть несколько таких героев. Мы, многодетные, как никто понимаем, что надо спасать Россию, в которой жить нашим детям. Я категорически против того, чтобы к нашим детям имели доступ люди с психическими отклонениями, выступающие за всяческие половые и прочие «свободы».
– Люди верующие, собирающие гуманитарную помощь нашим воинам на СВО, в своих обращениях к ним предостерегают их от употребления нецензурных слов. Эта тема, может быть, второстепенная, но духовно важная, как-то затрагивается в ваших культурных проектах?
– На фронте у воинов бывают сильные эмоции, которые перехлестывают в речи грани допустимого. Но батюшки с бойцами работают. В боевых частях практически везде есть книжки православного содержания «Природа русского мата». Священники объясняют, что каждый раз, когда мы произносим матерное слово, мы призываем к себе зло. Сами солдаты рассказывают, что, когда матерятся, сразу начинает что-то рядом взрываться. Когда же читают молитвы – Бог спасает. Многие из ребят носят с собой иконочки.
Я видела, как солдаты молятся перед Донецкой мироточивой иконой «Умягчение злых сердец». Ее охраняют от укров, которые за ней охотятся. Мы с батюшкой провезли эту икону через весь фронт и сняли о ней фильм. Эту икону привозят в самые горячие точки. В одном из моих стихотворений есть строчки:
На войне неверующих нет,
Каждому икона оберегом.
Вечность – боевой бронежилет
Признанного Богом человека.
На войне молятся все, и православные, и мусульмане. Я подарила одному дагестанцу знамя с ликом Спаса, он его свернул, приложил к сердцу и сказал, что не будет с ним расставаться. Донбасс – как храм под открытым небом, там живая вера во плоти.
– Спасибо, Олеся, за интервью и ваши труды во славу Бога и Отечества.