– Литература, книги, чтение составляют значительную часть интересов и даже жизни многих людей. Но для Вас, отец Александр, выпускника филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, литература должна была стать профессией. Почему Вы в начале жизненного пути выбрали стезю литературоведа?
– Я хотел разобраться в жизни, понять, кто я таков, откуда происхожу, зачем существую. О Боге я тогда ничего не слышал, потому что о Нем не принято было говорить. Я существовал будто в вакууме, чувствовал, что не знаю, не понимаю чего-то очень важного. Мне казалось, что глубокое изучение литературы даст ответы на поставленные мной перед самим собой вопросы.
– Вы их получили, учась в МГУ?
– Да, у нас преподавали верующие люди, которые многое нам объясняли с христианской точки зрения. И уже в студенческие годы я нес послушание в разных московских храмах. По окончании вуза я был рукоположен, а затем заочно окончил духовную семинарию и академию.
– Как вообще в то время обстояло дело с чтением? И как обстоит, по-Вашему, сейчас?
– Думаю, что плохо. В советское время читали, но читали без разбора, без системы. У нас на филфаке была хоть какая-то хронологическая система и, как я уже говорил, преподавали верующие люди, которые могли подать материал как надо, без идеологического давления. А в основном люди читали то, что попадалось под руку. Естественно, от такого бессистемного чтения эффекта было мало, дорога к Богу не открывалась. Откровение – на то и откровение, что человек сам по себе не может прийти к Богу, нужна подсказка свыше или через людей.
После того периода, когда люди читали как попало, пришло время, когда люди совсем перестали читать, потому что время – деньги. Зачем тратить время на чтение? Это глупо. Но удар по литературе был нанесён ещё в советское время, хотя люди и читали что-то. Ведь если человек не чувствует, что есть система, значит, можно читать, а можно и не читать. Почитал – получил удовольствие, не почитал – ну и ладно. Был у нас Толстой, ну и замечательно. Написал Пушкин стихи, ну и прекрасно. Нет у меня времени читать, зачем?
– Я замечаю, что по крайней мере в Москве сейчас люди читают, хотя бы по пути, пока едут в метро, в транспорте. Другой вопрос, что читают.
– Да, чаще читают какие-то второсортные книги, бульварные романы. Классику, к сожалению, редко.
– Что, по-Вашему, лучше – электронный носитель или бумажная книга? В чём плюсы и минусы того и другого?
– Если бумажное издание не очень эстетичное, бумага серая, обложка никудышная, то в принципе всё равно. А если книга хорошо издана, то, конечно, её приятно держать в руках. Когда держишь электронную книгу или смартфон, то не ощущаешь ценности книги.
– Что сейчас можно посоветовать читать людям, особенно современному православному христианину?
– Православному человеку, в первую очередь, надо читать, конечно, Библию. Каждый день. Во-вторых, хотя бы по чуть-чуть читать святых отцов. А потом уже – классика. Здесь я бы посоветовал серьезному читателю просто взять программу филфака Московского университета и следовать ей хронологически – от античных времён до современности. Там даны самые основные вещи, процентов на 70 это вполне оправданный список. Если нужно прочитать Данте, основные пьесы Шекспира, значит, нужно.
– Но мне кажется, неподготовленному человеку будет непросто разобраться в некоторых произведениях, которые изучают на филфаке. Да, это интересно. Но у того же Данте или у Гомера поднимаются вопросы, которые для многих людей непонятны и сложны.
– Это относится к любому делу, которого ты не знаешь. Даже когда начинаешь читать Библию, встречаешь перечисление имён (какой-то Мелхиседек, Авраам и т.д.), думаешь: ну зачем они нужны? И только через месяц, а может быть, и год упорного чтения начинаешь понимать, кто такой Мелхиседек и почему о нем нужно знать. Сложности не означают, что нам не нужно читать Библию. Нужно.
С художественной литературой то же самое. Перед началом чтения хорошо бы найти хотя бы статью в Википедии, чтобы понять, о чём произведение. Потом читаем сам роман и уже входим в курс событий, ощущаем то время, те войны, беды. Берём следующий роман, тоже читаем – и уже у нас складывается более полная картина. Так постепенно и приобретаются знания. Если не начинать читать, то, конечно, ничего не узнаешь.
– А что бы Вы посоветовали для чтения из современной литературы?
– Боюсь, о современной литературе я вряд ли что-то скажу, потому что серьёзных, вечных вещей, написанных за последние 25 лет, я лично не знаю. Вот на Акунина однажды все набросились. Ну, почитал я романа три-четыре и понял, что это ширпотреб, беллетристика. Он не войдёт в историю. Это как Булгарин, которого в свое время читали больше Пушкина. А сейчас знают Булгарина?.. Скажи, а появились ли за последние двадцать лет вещи, равные уже вошедшему в историю русской литературы, например, «Тихому Дону»?
– На мой взгляд, сложно оценить недавно вышедшее произведение, для этого должно пройти некоторое время, хотя бы десятилетие.
– Мне кажется, в нашей современности мы можем говорить только о бестселлерах, о том, что хорошо продаётся. Нам неизвестно, что будет дальше с литературой. Но я пока не нахожу оправдания серьёзным жанрам: роману, повести. Кто будет их читать? И будут ли читать вообще? Сознание-то у большинства наших современников, особенно у молодёжи, клиповое. Мультик посмотреть можно короткометражный, а вот читать... Ещё одна проблема в том, что издаётся огромное количество литературы и интернет открывает большое поле для творчества.
– ...И люди среди такого количества текстов просто теряются.
– Раньше было три-четыре литературных журнала, был в них какой-то отбор, их и читали. Лучшее! А сейчас что-то невообразимое творится в литературном пространстве. К тому же очень сильно переосмыслена ценностная система.
– Кого из современных православных авторов Вы могли бы рекомендовать для чтения?
– Из книг, которые можно отнести к художественной литературе, я, признаюсь, мало что читал. Я с некоторой осторожностью отношусь к православным авторам. Думаю, что это должен быть либо писатель, либо богослов.
Думаю, что чем более православен человек, тем лучше у него художественный вкус, а чем лучше вкус у человека невоцерковлённого, тем он ближе к православию. Пушкин, имеющий замечательный художественный вкус, был ближе к православию, чем многие из тех, кто писал именно по этой тематике. Безвкусица обнаруживает неискусность в духовной жизни. Чтобы написать что-то хорошее, необходимо любить людей, героев, о которых ты пишешь. Если, называя себя православным, человек начинает писать такую вещь, от которой скучно и грустно, то задумываешься о православности этого автора. Если он пишет ни о чём, это наводит на подозрения. Не от тщеславия ли человек пишет, не от пустоты ли своей, не от ненависти ли?
– С другой стороны, есть писатели, даже те, которых мы причисляем к классикам, которые далеки от православия, но у них есть и талант, и вкус. Их читали и до сих пор читают...
– Достоевский говорил, что для того, чтобы писать, нужно страдать. Следовательно, необходим какой-то отбор. А отбор как раз и нужно производить с учетом сразу нескольких принципов – кто больше страдал, кто глубже видит, кто сильнее любит и, конечно, кто умеет писать лучше других.
В контекте вечности
Сюжет романа Евгения Водолазкина «Авиатор», удостоенного премии «Большая книга», на первый взгляд, довольно прост. Главный герой, заключённый в СЛОНе, попадает в 1932 году под эксперимент по крионике. Его тело замораживают, а затем успешно размораживают в 1999 году.
Иннокентий Платонов, как авиатор (которым он, между прочим, мечтал стать всё детство), совершает «перелёт» во времени. Постепенно в дневниковых записях он восстанавливает в своей памяти события прошлого. Он часто рассуждает о связи времён и об ответственности человека за свою эпоху. Герой понимает, что, с одной стороны, с ним случилось чудо, как с евангельским Лазарем. А с другой, осознаёт, что произошедшее с ним, которое его так или иначе тяготит, – расплата за его грехи.
Для понимания произведения Водолазкина важно помнить, что он филолог и литературовед. Поэтому можно отметить, что в «Авиаторе» глубокие идеи передаются через некоторые литературные концепции, которые переплетаются с новаторскими приёмами.
В книге находит отражение историческое время. Особенно ярко описана страшная жизнь на Соловках, о которой Водолазкин до этого читал в «Неугасимой лампаде» Б.Н. Ширяева, в воспоминаниях Лихачёва. Образ ушедшего времени создаётся и через личные, и через исторические события равнозначно. Перед нами разворачивается картина целой эпохи.
Особенно важными для описания своего родного времени герой считает тонкие бытовые мелочи. В этом ему помогают осязание, обоняние, ощущения, ассоциации, звуки. Только через них к нему приходят воспоминания, которые он старательно фиксирует на бумаге, считая, что слово – единственное, что может сохранить в вечности прошлое.
Чем больше Платонов анализирует свою жизнь, тем больше он переосмысливает её, будто заново узнаёт себя и начинает бояться смерти. Саморефлексия помогает ему понять собственные ошибки, докопаться до истинной причины болезненных событий, произошедших с ним. Платонов постоянно сравнивает себя с потерянным, одиноким Робинзоном Крузо и чувствует себя в настоящем времени будто на острове «среди моря чужой жизни». Постепенно герой приходит к выводу, что все беды даются ему по его грехам: «Робинзон за грехи был заброшен на остров и лишён своего родного пространства. А я лишился своего родного времени – и тоже ведь за грехи». Теперь для Иннокентия перемещение во времени – некая кара.
Но герой, размышляя о своём предназначении, также сравнивает себя с Лазарем (так, по стечению обстоятельств, назывался эксперимент, который проводили над заключёнными на Соловках) и задаёт себе вопрос: зачем его воскресил Господь? «Лазарь четверодневный свидетельствовал о всемогуществе Господнем. О чём свидетельствую я? В конечном счёте, о том же. Но помимо этого, вероятно, и о времени, в которое был помещён первоначально». Так Платонов понимает, что ему даётся шанс исправить совершённые ошибки. О том же говорит имя его возлюбленной Анастасии, которое тоже переводится как «воскресшая».
Иннокентий расплачивается не только за свои грехи. Он является представителем огромной эпохи, в которой не жил, но за которую всё равно чувствует ответственность: «Думая сейчас о моей разморозке, я – ввиду количества ушедших лет – спрашиваю себя: не стала ли она воскрешением целого поколения?» Так писатель в образе Платонова возлагает надежду на будущее духовное возрождение русского человека.
Мария Евсина