Неспокойное время
– Наталья Леонидовна, ваша должность независима от государства?
– Не совсем так. Я – государственный правозащитник.
– Что это значит? Вы защищаете государство от каких-то нехороших людей или людей от государства?
– Ни то и ни другое. Моя должность обеспечивает дополнительные гарантии государственной защиты прав и свобод человека и гражданина, не подменяя органы власти. Независима я не от государства, а от органов власти и должностных лиц. Моя задача защищать права людей, нарушенные действием и бездействием органов власти, поэтому независимость и неподотчётность – два основных постулата, которые обязательно должны сопровождать должность уполномоченного. Спектр моей деятельности широкий – это всё, что касается человека от его рождения до смерти. Я работаю со всеми категориями населения, включая и детей, и взрослых, с людьми разных профессий и разного социального статуса, разных национальностей и вероисповеданий.

Включайте голову!
– Слежу за вашей деятельностью, активностью в соцсетях, давно планировала с вами встретиться. Но сейчас наша встреча особенно актуальна в связи с бурными событиями, которые происходят у нас в стране. Подобное бурление в России, да и во всем мире, происходит периодически. Тем более что прошедший год был тяжелым из-за пандемии, люди много сидели дома, теперь накопившаяся энергия выплескивается. Обращались ли к вам в этот период представители той или другой стороны по поводу нарушения их прав?
– Напрямую обращался только один человек. Как вы сказали, я стараюсь быть активной в соцсетях, чтобы люди знали, что есть уполномоченный, к которому они могут обратиться в сложной ситуации. Зная о том, что будут проводиться несанкционированные акции, я в соцсетях пыталась предупредить людей о том, что это незаконно, опасно, что это влечет за собой определенную ответственность и что личность в толпе стирается, а ответственность остается индивидуальной. У меня есть общественные помощники и сотрудники моего аппарата, которые отслеживают ситуацию, мы её анализируем, в том числе на предмет нарушения прав. У меня есть доступ во все органы власти, беспрепятственный и незамедлительный. Любой чиновник должен принять меня по первому моему требованию, если нарушаются права человека. Это прописано в законе. Есть федеральный закон, в марте принят закон о региональных уполномоченных, и есть закон об уполномоченных по правам человека в Рязанской области. Там прописан весь регламент.
Под моими постами в соцсетях было много комментариев, среди них было много и неприятных для меня, но я считаю, что это нормально. Каждый высказывает свою позицию. Высказывались и те, кто был организатором этих акций в Рязанской области. Расскажу один случай. После 23 января ко мне в соцсети обратился один молодой человек. Он написал мне, что был на митинге, его задержали, доставили в полицию и там он подписал какие-то документы – он не помнит, какие. Взрослый человек, а пошел неизвестно куда, подписал неизвестно что. Он спрашивал у меня, можно ли узнать, возбуждено ли против него дело, и если да, то что ему за это будет. Я спросила, чего он ожидает. Он написал: «Надеюсь, что ничего». Я выяснила, что его действительно доставляли в отделение, там был составлен протокол, отсматривались записи с видеокамер. Если бы он совершал противозаконные действия, против него было бы возбуждено административное дело, но он ничего такого не совершал. Я как государственный правозащитник сочла своим долгом его предупредить о том, что прежде чем куда-то идти и совершать какие-то действия, нужно семь раз подумать – зачем я туда иду, кого я иду поддерживать, законно это или нет, и если незаконно, то какие будут последствия. Возможно, человек идет на митинг просто из любопытства, не подумав о последствиях, а когда они наступают, думать уже поздно.

Кто в семье лишний?
– Ваш аппарат принимает какие-то превентивные меры? Как вы работаете с молодежью? Есть ли у этой работы какие-то особенности?
– Мы эту проблему обсуждали не раз. Нас, конечно, очень мало, аппарат состоит всего из четырех человек на всю область. Помогают на общественных началах и общественные помощники, по одному в каждом районе области. У нас есть такой проект – «Уроки прав человека», которые проводим в школах, колледжах, вузах. Каждый из нас раз в месяц посещает учебное заведение. Я считаю, что очень важно всем включаться в эти уроки. У нас есть методические рекомендации, разработанные научно-методическим центром Уполномоченного по правам человека в РФ при юридическом университете им. Кутафина. На уроках я рассказываю школьникам и студентам, в каком возрасте какие права и обязанности они приобретают, объясняю, что прав без обязанностей не бывает. Много времени на уроке я оставляю для ответов на вопросы школьников. Это сложно, потому что вопросы задают непростые, иногда тяжелые и неудобные.
Например, мне на всю жизнь запомнится вопрос, который мне задал одиннадцатиклассник: «Как вы думаете, что делать, когда будет перенаселение планеты, когда людей будет много, а ресурсов мало?» Я спросила его, какое решение он сам предлагает, и его ответ меня шокировал: «Я предлагаю убивать». Я сначала подумала, что это просто эпатаж, желание выделиться. Спросила: «А как решить, кого убивать?» Он ответил: «Думаю, что старых, которые уже достаточно пожили, инвалидов, на которых уходит много ресурсов, и тех, кто нарушил закон». Я предложила сузить круг до его семьи – кого бы он выбрал в своей семье. Он сказал: «Ну, бабушку, она старая и больная». После урока он ко мне подошел и мы продолжили разговор, он со мной спорил. Этот вопрос действительно часто возникает у молодежи. Вопросы диктует время. После этого я беседовала с дочерью, и она подтвердила, что вопрос перенаселения обсуждается в молодежной среде.
– Наверное, не просто так возникло среди молодежи модное движение чайлдфри, последователи которого считают, что дети вообще не нужны, они мешают наслаждаться жизнью...
Возможно, этому парню было легче откровенно говорить на такую тему с вами, чем с учителем, потому что вы человек со стороны. Он не ждет от вас наказания после такого разговора.
– Да, поэтому я всегда за диалог с молодежью. Занимая определенные должности, имея профессиональный и жизненный опыт, мы обязаны проводить неформальные встречи и беседы с молодыми людьми для их правового просвещения. Очень важно разговаривать со своими детьми, слышать их и знать их интересы.

Родителей за порог...
– Не кажется ли вам, что причина подобных движений в безнравственном состоянии, расхристанности всего нашего общества? Виноват ведь не только интернет. Безнравственные программы идут по телевидению, дети всё это видят и слышат. Но даже среди тех, кто ходит в храм, не все понимают, что мало ходить на службы, надо и жить по заповедям Господним. И те, кто стоит у власти, может быть, тоже до конца не осознают, что все эти действия молодежи – это реакция на тот продукт, который производят официальные средства массовой информации, различные деструктивные организации, секты, ведь идеология потребления, которая сейчас в нашем обществе преобладает, – это тоже своего рода секта...
– Во-первых, ушло само понятие семьи в классическом смысле слова. В семьях перестали жить бабушки. Я девять лет отработала руководителем в Мальшинской богадельне. В то время журналисты у меня часто спрашивали, как сделать так, чтобы пожилые люди, у которых есть дети, не попадали в дома-интернаты. Ответ лежит на поверхности и всем известен. Всё зависит от воспитания. Как мы воспитаем своего ребенка, так он и отнесется к нам в старости. Если мы не заботимся о своих пожилых родителях, не уважаем их, то и дети поступят с нами так же. Ко мне в богадельню однажды пришла молодая пара, лет по 20 им было, и говорят: «Можно к вам поместить нашу маму?» Оказалось, маме только 50 лет с небольшим. Спрашиваю: «А что с ней не так?» «Да всё нормально, просто мы в деревне продали дом, здесь купили квартиру, а маме жить негде».
Мама оказалась лишней, на улицу выбросить жалко, а в доме престарелых тепло, чисто и кормят. Думаю, что и тому молодому человеку, который говорил со мной о перенаселении, не случайно пришла эта мысль. Может быть, он слышал ворчание родителей, что бабушка больна, уходит на нее много средств, нужно за ней ухаживать, а им некогда... Откуда-то попало в его голову это зерно, которое выросло вот в такую по сути фашистскую идею.
Во-вторых, в молодежной среде сейчас много инфантилизма. Многие не хотят жениться, просто живут вместе, «чтобы попробовать». Что такое для православного человека жить вместе до свадьбы? Это же нарушение всех канонов. Теряется ценность невинности, ценность момента зарождения семьи, теряется ответственность. Пожили – и разбежались, никто ответственности не несет.
Ко мне обратился мужчина, который разошелся с женщиной и хочет забрать у нее ребенка. Такое часто встречается в моей практике. Он жил с одной женщиной так называемым «гражданским браком». У них родился сын, который сейчас уже взрослый. Другая женщина увела его от той женщины, с ней они родили еще двоих детей, но тоже не зарегистрировались. Теперь он вернулся к первой женщине и снова живет с ней без регистрации, одного ребенка из двоих хочет забрать себе. Всего у него четверо детей, алименты не платит. Я спросила: «А с той женщиной, у которой двое детей, вы имущество как-то делили?» «Нет, не делили». «Получается, она осталась ни с чем?» «Ну да. А что я ей должен?» «Ну, вы же двоих детей нажили, у вас было какое-то совместное имущество?» «Это всё было моё».
В отношениях часто преобладает не любовь, не желание сохранить семью, а вопрос имущества, материальная составляющая.

Профессиональное примирение
– Есть ли у вас какие-то полномочия, методы, способы, чтобы помочь людям разрешить подобные ситуации?
– У нас есть такая процедура, которую мы проводим с общественным помощником, – медиация. Это профессиональное примирение. Очень хорошая технология, результаты дает ошеломительные.
Например, пришли ко мне мать с дочерью, которые живут в одной квартире, но друг с другом не разговаривали четырнадцать лет. Мать заработала эту квартиру, она строитель. Дочь – многодетная мама, у которой трое детей. У них вся квартира была расчерчена маркером, где чья территория. Внуки бабушку любят, бабушка втихую, когда мама не видит, их и приласкает, и покормит. Но мать с дочерью слова друг другу не скажут.
Четырнадцать лет молчания в одной квартире! Представляете, в каком стрессе жили эти люди. Первой ко мне пришла бабушка, она жаловалась на то, что нарушается ее право на комфортное проживание.
Ко мне приходят обычно в последнюю очередь – сначала обращаются в администрацию, прокуратуру, министерства, а потом уже с пачками документов ко мне, жаловаться на нарушение своих прав. Когда я начала разбираться в ситуации, то поняла, что здесь дело не в нарушении жилищных прав, а в конфликте людей, как и в большинстве случаев, которые касаются частной жизни. Я попросила своего помощника провести процедуру медиации. Мы посадили маму и дочь за стол переговоров. Когда начали процедуру, сначала они молчали, потом стали обзывать друг друга, высказывать какие-то жуткие вещи. Медиатор сказал мне, что это хорошо – пусть злыми, неприятными словами, но они начали говорить друг с другом, обращаться друг к другу. Пласт за пластом стали вскрываться обиды, дошли до детских обид. Это продолжалось четыре часа, и, наконец, они начали о чем-то договариваться.
Потом мы с ними созванивались, еще раз встречались, и их отношения стали налаживаться. Мы с ними пришли к тому, что любовь между ними изначально была и никуда не могла деться, просто они ее закидали грязью, камнями своих обид. Всё это нужно было расчистить, чтобы любовь снова просияла.
– В таких «разборках», в которых вы по долгу службы обязаны участвовать, вам помогает ваша вера?
– Очень. Считаю, что вообще в основе всего лежит любовь. Я работала с детьми-инвалидами и с пожилыми людьми, Я люблю этих людей и они это чувствуют. На улице ко мне часто обращаются старики за советом или помощью. Наверное, нельзя помочь человеку, не любя его. В каждом человеке стараюсь видеть хорошее. Бывают, что приходят люди агрессивные, злые. Однажды женщина так сильно на меня кричала, что я почувствовала себя плохо и едва не упала в обморок. Но я собрала все силы и стала читать про себя «Отче наш». Говорю ей: «Если вы хотите, чтобы я вам помогла, вам нужно мне спокойно всё рассказать. Я не виновата в ваших бедах. Давайте вместе во всем разберемся». Она опешила, села, посмотрела на меня, сказала «спасибо» и ушла. Ей нужно было просто выплеснуть свои эмоции. Многие ко мне приходят именно для этого, людям просто нужно с кем-то поговорить. Здесь моя задача – не мешать.

Встречи за решеткой
– Важная часть вашей работы – это работа с заключенными. Вы ездите в колонии, можете рассказать молодежи о том, что там происходит. Как, на ваш взгляд, защищены права заключенных? Они часто к вам обращаются?
– У меня есть свой своеобразный рейтинг по количеству обращений от разных категорий людей, и обращения из мест лишения свободы занимают в нем четвертое место. Заключенные пишут мне письма, и я сама веду прием в колониях. Езжу туда в общей сложности два раза в месяц совместно с прокурором, руководством УФСИН, членами ОНК (общественной наблюдательной комиссии). Иногда по конкретным жалобам выезжаю одна.
Обязательно прохожу по отрядам, смотрю, как содержатся заключенные, разговариваю с ними, изучаю меню, качество продуктов, медицинской помощи. Всё это входит в мои обязанности. Защищаю права осужденных с инвалидностью, в том числе с психическими заболеваниями. Захожу в штрафные изоляторы, к нарушителям и к тем, которые пытались покончить жизнь самоубийством. С такими людьми мы общаемся вместе со священником, например, с отцом Георгием Чернышовым. Мы с ним однажды беседовали с мусульманином, который хотел покончить с собой. Отец Георгий, православный батюшка, очень хорошо, по душам поговорил с мусульманином, и человек после этой беседы стал вести себя по-другому.
Православный священник, как правило, присутствует в общественной наблюдательной комиссии. Сейчас в ее составе батюшка из Ряжска. В каждой колонии Рязанской области есть храм, для мусульман есть молитвенные комнаты, есть маленькая синагога в шестой колонии в Стенькино. В этой колонии содержатся «первоходы», то есть те, кто в отбывает наказание впервые. На Крещение, когда я там была в последний раз, заключенные построили целый городок из снега и льда и окунались в ледяную купель.
Многие люди в заключении становятся верующими, воцерковляются. Почти у всех есть Библия, у мусульман – Коран. Батюшки совершают там все необходимые требы, исповедуют, причащают. Говорят, что в исправительных учреждениях Бог ближе всего.
У некоторых заключенных проявляются таланты, они начинают что-то делать для храма. Во второй колонии в храме есть резной деревянный крест необыкновенной красоты, сделанный руками осужденных.

Нужно уметь слушать
– Получается, что люди начинают задумываться о своей жизни, о Боге, уже совершив преступление и оказавшись в местах лишения свободы. Как вы думаете, как сделать так, чтобы до этого не доходило, чтобы люди начинали читать Библию со школьной скамьи и следовать ей?
– Думаю, для этого нужна системная работа – и семьи, и священнослужителей. Многое зависит от священника. Приведу в пример отца Владимира Михальцова, с которым мы вместе работали в Мальшинской богадельне. До него в храме богадельни было очень мало прихожан, от силы человек пять. А с тех пор, как он стал настоятелем, всегда полный храм, много детей и молодежи. Он исповедует всех, не уходит, хотя служит один. Многие стесняются подойти на исповедь, боятся, а он сам ласково приглашает: «Цветочек, ты не исповедовался? Иди, иди сюда, поговорим». Он всех любит, относится по-доброму, с кем-то и пошутит, и все к нему тянутся. Он может и строго говорить, но с любовью, и на эту строгость не обижаешься. Это хороший пример – если мы решили говорить с молодежью, нужно это делать с любовью.
Я не согласна с тем, что молодежь не хочет разговаривать. И эпатажная молодежь, и неформальная молодежь – всем им интересно поговорить, обсудить то, что их волнует. Недавно я была в больнице у мужчины, которого задержали и избили на митинге. Нам вначале было тяжело говорить, потому что у нас разные убеждения, но всё равно мы с ним нашли точки соприкосновения. Он говорит, что нужны глобальные перемены, которых нельзя добиться мирным путем. А я старалась дать ему понять, что всё глобальное состоит из малого, из мелочей. Нужно разбираться с тем, что конкретно плохо.
Когда я была членом Общественной палаты, мы проводили форум «Сообщество», я ездила по регионам и вела площадку «Общественный контроль». На моей площадке собирались представители исполнительной власти, журналисты и общественники. Было очень нелегко, поднимались серьезные проблемы, и нужно было как-то между этими тремя группами наладить диалог. Были маргинальные люди, которые выкрикивали лозунги.
Помню, как в одном городе мужчина поднял шум, кричал на чиновника высокого ранга, что он всё делает плохо. Я предложила разобраться, что именно плохо. Пошла конкретика: «У нас завод у дороги, пешеходный переход далеко, светофора нет, люди между машинами перебегают...» Обращаюсь к этому чиновнику: «Можно ли перенести пешеходный переход?» Он говорит: «Да если в этом проблема, вообще не вопрос». И мужчина успокоился и сел. Поэтому так важен диалог, умение услышать другого и увидеть, в чем проблема.
Молодым людям неинтересны слащавые, прилизанные темы. Молодежь всегда активна и склонна к максимализму и протесту. Они хотят говорить на интересные для них темы. Если мы придем к ним и будем говорить, как всё замечательно, они не будут нас слушать. Нужно уметь признавать недостатки. У молодых людей свежий взгляд, они могут подавать хорошие идеи, просто их нужно услышать.
(Окончание в следующем номере)