Эти люди произвели на меня сильное впечатление. Их разговоры, их отношения между собой – всё было необычным. Не ставлю своей задачей перечислить имена всех, кто имел отношение к тому историческому моменту возрождения православного образования. Кого-то назовешь, кого-то нет – обидятся!
Весь первый год я приходила в гимназию работать с детьми в качестве логопеда на общественных началах и совершенно не замечала времени, когда проводила занятия. Я просто наслаждалась возможностью быть рядом с людьми, рискнувшими спасать наших детей в лихие 90-е годы, чтобы спасти Россию. Они знали, как это делать! Так же, как делали наши предки, настоящие первопроходцы: с верой в Бога, с любовью к Отечеству, с чистотой помыслов и поступков.
В гимназии мне нравилось всё: и молитва перед учением, и зелёная форма, особенно беретки у девочек, и обед, называемый трапезой, и колокол, приглашающий на урок вместо школьного звонка. Но самое главное – меня вдохновляла впереди цель – возродить православное образование в России, а тем самым возродить саму Россию.
Когда Ольга Владимировна Синюк переехала в Сергиев Посад, гимназия осталась без зама по воспитательной работе. Тут-то я сама и предложила свою кандидатуру. Обратившись за благословением к уважаемому всеми протоиерею Петру Кравцову, я уточнила, что собираюсь уходить с престижной, хорошо оплачиваемой работы логопеда. На это батюшка мне ответил: «Заботясь о внешнем, не забывай о внутреннем».
За дело я принялась смело и решительно. Моим девизом в жизни всегда была и есть установка, когда-то данная мамой: «Я не я, если это не сделаю». Имея с детских лет организаторские способности, я с огромным душевным подъёмом взялась за новую интересную работу, которую потом определила как служение.
Меня всегда интересовало в жизни исследование самой жизни. Я хотя и побаивалась, но могла рискнуть. Во время работы в гимназии я испытывала только благоговейный страх, иными словами, Божий страх, а так меня ничего не пугало.
В коллектив гимназии вливались всё новые и новые учителя. Владыка Симон, архимандрит Авель, наместник Иоанно-Богословского монастыря, будучи попечителями, заботились о своем детище.
А отец Авель, как рассказывала Татьяна Ивановна Зверева, наш рулевой, методист РИРО и первый зам. директора гимназии, чтобы открыли гимназию, пришёл к мощам святого Василия Рязанского, протянул к иконе все документы и попросил его, как живого, сказав: «Святитель Василий, ты Владыка Рязанской земли, только ты и можешь решить этот вопрос. Помоги».
Вопрос был решён, и вскоре, 1 сентября 1995 года, состоялся молебен у мощей святителя на открытие первой не только на Рязанщине, но и одной из первых в России православной школы. Моя младшая дочь в зелёном платье и в белой беретке тоже была среди этих первых ласточек. Кстати говоря, форма, выданная нам, была последней на тот момент. Мне нравилось, что она ходит в форме; я была счастлива, что моя девочка молится, постится, общается с верующими детьми.
Форму нам выдала та самая Татьяна Ивановна. Когда я увидела её круглое лицо в голубом платочке, неяркое, так как не накрашенное, но очень приветливое, я подумала: «Наверное, именно так должна выглядеть настоящая христианка!» Мне как бы открылась красота естественной, Богом данной внешности, её целомудрие и женственность. Когда Татьяна Ивановна стала говорить, то и в тембре голоса, и в самих словах я почувствовала глубину чего-то настоящего, незыблемого. На поверку оказалось, что так оно и было.
От учителей и работников я требовала по максимуму, до невозможного. Сердилась, если кто-нибудь давал промашку, выговаривала, возмущалась. Как-то я не приняла на работу одну замечательную учительницу, побоявшись, что она забеременеет и уйдёт в декретный отпуск. Отказала ещё одной по другой причине, которая на тот момент казалась справедливой. Всё было поставлено на карту продвижения высшей идеи. Сама я была готова поставить раскладушку в учительской, чтобы не терять ни минуты драгоценного времени, которое уходит на дорогу домой. Помню, вычитала из истории 1-й мужской гимназии Рязани, как её директор, запомнила его фамилию, Татарников, настолько был предан своему делу, что умер на работе. Об этом мечтала и я.
Как-то раз я с дочкой-гимназисткой, допоздна задержавшись в православной гимназии, возвращалась домой. Мы проходили мимо маленького магазинчика, который ещё работал в этот поздний час. Чрезвычайно утомлённая, погружённая в свои мысли, я, войдя в пустой магазин, по привычке осенила себя широким крестным знамением и увидела двух продавщиц, с недоумением смотревших на нас.
Неожиданно для себя я вдобавок ещё произнесла каким-то чужим голосом, делая акцент на «о»: «Господи, помилуй!» Лица продавщиц вытянулись в полном изумлении. Не зная, что делать дальше, оглядев помещение, я протянула: «Да...» Затем, взяв дочку за руку, резко вышла вон. На улице Саша, дёргая меня за рукав, спросила:
– Мам, ты чего?
А меня уже душил смех. Наступила разрядка после напряжённого дня, в течение которого я часто крестилась, проходя мимо двери домового храма, и повторяла краткие молитвы. Всё это было привычным и уместным. Но здесь, в магазине...
Мы шли с дочкой и всю дорогу смеялись над тем, что так напугали людей на ночь глядя. Бедные продавщицы, быть может, увидели в этом какой-то тайный знак. Но смех смехом, а магазин тот недели через две закрыли, что, впрочем, часто случалось в «лихие девяностые».