– Я не думаю, что будет отказ от самого термина «единый государственный экзамен». В Советском Союзе был единый государственный экзамен. Все в определенный день писали сочинение, контрольную по математике. Разница в том, что тогда было доверие государства и родителей педагогам. Коммерциализация образования завершила процесс нарастания недоверия государства, родителей и учащихся к системе образования, которое копилось с советских времен. Школе не доверяли в объективности выпускных экзаменов, а вузам не доверяли в объективности приёмных экзаменов. Это недоверие решили снять на основании перенесенного с Запада опыта ЕГЭ, как практики сдачи тестовых экзаменов по результатам школьного обучения для поступления в вузы. Но в том и дело, что, не доверяя человеку, всё свели к механизму. Проверка знаний свелась к упрощенной форме тестирования. А тестирование – это очень вредная процедура, если она принимает тотальный характер. Она может быть допущена только в качестве промежуточного контроля. В противном случае она оборачивается тем, что на это тестирование надо натаскивать – не обучать, а именно натаскивать.
Второй момент, связанный с ЕГЭ, – это недоверие к тем, кто принимает в вузы. Притчей во языцех было то, что для поступления в вуз нужны блат и деньги. Поэтому решили все эти зоны недоверия перекрыть единым государственным экзаменом, который одновременно служит и пропуском в вуз.
– Получается, что, борясь со злом на разных этапах, выбрали также несовершенную систему?
– Да, потому что с самого начала была введена та же самая коммерциализация, только она по-другому проявилась. Учителя теперь, предоставляя услуги, практически не отвечают за результаты образования, а те, кто хочет поступать в вузы, должны заниматься с репетиторами и платить за это деньги. Этот момент обнажил некую утрату нравственных норм. Учитель, который не учит и не воспитывает, – это не учитель. Собственно, он так и был назван – официантом, который подает услуги, только образовательные. Министерством просвещения эта позиция сейчас уже отвергнута.
Вузы сейчас, очевидно, тоже недовольны тем, что они вынуждены принимать по результатам ЕГЭ, по сути, «кота в мешке», не имея возможности определить профессиональную пригодность человека. Набором в вузы должна заниматься корпорация профессионалов высшего образования, и с ними нужно проводить соответствующую работу по духовно-нравственному воспитанию. У них должна быть ответственность за формирование специалистов с высокими профессиональными качествами.
Таким образом, я не думаю, что ЕГЭ как-то изменит свое название. Но форма ЕГЭ уже сейчас претерпевает существенные изменения. Дай Бог, чтобы они наконец привели нас к классике – к тому классическому отношению к школе, которое всегда было в России.